Хороший год - [58]

С уверенностью старожила (как-никак за плечами у него аж целых десять дней жизни в Сен-Поне) Макс пояснил:

— Они кучкуются главным образом в золотом треугольнике по другую сторону Люберона — где-то между селами Горд, Менерб и Боннье. Светская жизнь там, говорят, бьет ключом, soirées[166] каждый soir[167]. Тебе, Чарли, тамошняя публика хорошо знакома. Любимая тема разговоров — цены на недвижимость.

Сидевшие неподалеку аккордеонисты, в последний раз подкрепившись рюмкой анисового ликера, взяли инструменты и гуськом двинулись на сцену. Несшийся из репродукторов рэп смолк на середине непристойного слова, а перед сценой образовалось свободное пространство. Стоявшая за стойкой бара Фанни уже сняла с себя фартук и натянула его на сменщика-бармена — тщедушного старичка, который оцепенело уставился на возникшее у самого его носа роскошное décolleté.

Чарли ткнул Макса в бок:

— Вперед, да побыстрее, не то ее пригласит вон тот юный рыцарь. А мы с Кристи пойдем поищем места у сцены.

Довести Фанни до их стола оказалось не так-то просто. Продвигались они медленно, то и дело останавливаясь, и Макс терпеливо ждал, пока Фанни обнималась и обменивалась шутками с друзьями и постоянными посетителями под бдительными и не слишком одобрительными взглядами жен. Вечно по горло занятая у себя в ресторане, она не вызывала у местных дам опасений: очаровательная женщина, придающая шарм своему заведению, она там вполне на месте. Теперь же, вне стен ресторана, в платье, при виде которого даже самый добропорядочный муж размечтается о разгульной поездке на выходные в Париж, она являла собой отнюдь не самое приятное для жен зрелище, тем более на празднике с вином, музыкой и танцами. Макс втайне возликовал, когда они за десять минут одолели путь от бара к столу, хотя это было не более пятидесяти ярдов.

Кристи и Чарли уже заняли четыре места за длинным столом перед сценой и запаслись литровым кувшином вина. Макс стал знакомить друга с Фанни, и тот мобилизовал всю свою галантность: мгновенно вскочил и, с небывалым пылом бормоча "энчанто, энчанто", склонился к ее руке. Увы, его куртуазные восклицания потонули в переборах аккордеонистов, настраивавших свои инструменты. А вот когда Фанни поинтересовалась, надолго ли он пожаловал в Сен-Пон, стал очевиден предательский языковой барьер.

— Твой друг, он что, ни слова не знает по-французски?

— Слова четыре знает. Сегодня вечером я буду его личным переводчиком.

И Макс немедленно приступил к своим обязанностям, поскольку Фанни уже сыпала сведениями о жителях Сен-Пона, занимавших места за соседними столами; получилось нечто вроде неофициального устного справочника "Кто есть кто" местного масштаба.

— Вон сидит Борель, уже двадцать лет бессменный мэр Сен-Пона, милый человек, вдовец. Имеет виды на вдову Гоннэ — она за соседним столом, — которая работает на почте, но он très timide, очень уж робок. Может быть, музыка придаст ему решимости. На том конце стола — Арлетт из местной épicerie[168], рядом — ее муж. Она, как видите, женщина весьма крупная, а он замухрышка. Говорят, она его поколачивает.

Фанни хихикнула и смолкла, чтобы хлебнуть вина. Макс вдохнул аромат ее духов; ему страстно захотелось откинуть с затылка ее пышные волосы и поцеловать в шею, но он сдержался.

— Те двое не похожи на местных жителей, — он едва заметным движением головы указал на стоявшую в сторонке богато одетую пару, высокомерно посматривавшую на собравшуюся публику.

Фанни фыркнула:

— Это чета Вильнёв-Лубе, очень prétentieux[169]. У них дом в Шестнадцатом округе[170] Парижа и поместье неподалеку от Экса. Она утверждает, что приходится родственницей Людовику Четырнадцатому, причем по прямой линии. Очень может быть. Посмотрите сами, вылитый Людовик. — Фанни опять хихикнула. — Они приятельствуют с Натали Озе. Вполне друг друга стоят.

— Как я понимаю, вы не слишком-то жалуете Натали.

Фанни глянула на Макса и дернула голым загорелым плечиком:

— Скажем так: интересы у нас разные.

А Натали явится сюда или нет, подумал Макс, и тут кто-то сильно хлопнул его по плечу. Обернувшись, он увидел Русселя, опять одетого под Ива Монтана, и Людивин, ослепительную в своем темно-пурпурном платье. Оба явно были симпатичны Фанни, и когда они двинулись дальше на поиски места, она обронила:

— Хороший мужик. Очень меня поддержал, когда я только затевала свой ресторанчик. О вашем дяде он тоже всячески заботился... Merde![171] — вдруг в сердцах воскликнула она. — Спрут ползет.

Макс поднял голову; решительно прорезая толпу, к столу направлялся коренастый мужчина, только еще вступавший в средний возраст. На багровом лице незнакомца играла плотоядная ухмылка.

— Это Гастон, поставляет в ресторан мясо, — сообщила Фанни. — Препротивный тип, но мясо всегда отличное. Придется с ним станцевать.

— Bonsoir ma jolie![172] — Не обращая на Макса ни малейшего внимания, Гастон остановился перед столом и, поманив Фанни пальцем, принялся вилять обширными бедрами. — Пасодобль играют — как раз для нас с тобой.

Фанни, будто извиняясь, сжала Максу плечо и с откровенно фальшивой улыбкой на лице двинулась на танцпол; Гастон, якобы поддерживая ее, положил свою лапу пониже талии.