Хороший год - [11]
Аэропорт Хитроу, как всегда битком набитый пассажирами, наводил тоску; над Парижем небо затянули тяжелые тучи. Лишь когда navette[12] "Эр Франс" миновал Сент-Этьен, небо очистилось и на много миль вокруг засияло яркой, как на открытках, синевой. В Марселе Макс из аэропорта направился в службу проката машин и тут же с удовольствием окунулся в густой полдневный зной. Таксисты в темных очках и рубашках с коротким рукавом отсиживались в тени своих машин, разглядывая девушек в открытых летних платьях. Легкий ветерок донес запах дизельного топлива, который всегда навевал Максу воспоминания о Франции; ослепительно яркое солнце четко высвечивало каждую складку, каждый выступ в известняковых скалах позади аэропорта. Оптимальный свет для художников. Максу его лондонский костюм показался тусклым и чересчур плотным — явно не по погоде.
Взятый напрокат маленький "рено" катил в сторону Люберона; пейзаж вокруг был нов и одновременно знаком, напоминая Максу о школьных летних каникулах: его сразу же отправляли во Францию, где дядя Генри встречал его в аэропорту и вез к себе. Свернув с седьмой автомагистрали, он поехал по узкой извилистой дороге через сосновые и дубовые рощи; в открытое окно бил теплый ветерок, из радиоприемника медовый голос Патрика Брюэля томно нашептывал: "Parlez-moi d'amour"[13].
Однако мысли об amour вскоре вытеснило острое желание облегчиться. Макс съехал на обочину, припарковался рядом с запыленным белым "пежо" и ринулся в кусты. Там, как выяснилось, уже расположился по той же надобности водитель "пежо"; мужчины с пониманием по-приятельски кивнули друг другу.
Спустя некоторое время Макс нарушил молчание:
— Славный денек. Солнышко чудесное.
— C'est normal[14].
— В моих краях это редкость.
Собеседник пожал плечами, застегнул молнию, закурил сигарету, кивнул на прощанье Максу и направился к своей машине, а Макс предался размышлениям о на диво беспечном отношении французов к естественным отправлениям. Невозможно себе представить подобное в Англии, где-нибудь на окольной дорожке близ Кингстона. Там если человек и решится на столь отчаянный шаг, то совершать он его будет тайком, виновато косясь через плечо, в жутком смущении и страхе: а вдруг сюда завернет случайная полицейская машина? Тогда бедняге не миновать ареста за непристойное поведение.
Он проехал по мосту через Дюранс; на картах Дюранс числится рекой, но из-за ранней летней засухи она обмелела и превратилась в мутный ручеек. Дальше начинался департамент Воклюз, а прямо по курсу показался Люберон — цепь невысоких округлых холмов, очень уютных с виду благодаря густым зарослям вечнозеленого карликового дуба. Этот фотогеничный горный кряж уничижительно называли живописными горами. Действительно, издали они были даже чересчур красивы. Но Макс, не забывший своих мальчишеских походов и приключений, знал, что склоны там куда круче и выше, чем кажется, а скалистый грунт под дубовыми зарослями режет ноги не хуже коралловых рифов, так что лазать по этим горам нелегко.
Свернув с главной дороги и следуя указателям, он направился в Сен-Пон. Интересно, сильно ли изменился поселок с той поры, когда он был там последний раз? Навряд ли. Эти пологие отроги Люберона, у подножия которых лежит деревушка, не входят в число элитных районов департамента. И в отличие от сверхмодных деревень — таких как Горд, Менерб, Бонньё, Руссильон, Лакот — Сен-Пон не может претендовать на почетное звание village perché[15], поскольку построен был не на вершине холма, а на равнине. Быть может, именно это обстоятельство благотворно сказалось на нраве местных жителей: в округе они славятся бо́льшим дружелюбием и радушием, чем их соседи, живущие севернее, на высоких утесах, и в прошлые времена веками враждовавшие друг с другом.
Красивая, обсаженная платанами дорога вела прямо в деревню. Если верить легендам, эти платаны, как и все прочие в Провансе, насадил Наполеон, чтобы укрыть от солнца проходившую здесь армию. Как при такой одержимости зелеными насаждениями он находил время для войн — или хотя бы для Жозефины, — история умалчивает.
Макс поставил машину в тенек и отправился на центральную площадь. Все было таким, как ему помнилось: кафе, табачная лавка, мэрия и фонтан. Единственное новшество — ресторанчик; в тени больших зонтов не спеша ели люди; ни единого свободного столика. Что же там было раньше? Наверно, деревенская парикмахерская. В голове всплыла смутная картинка: его стрижет крупная надушенная женщина, ее объемистый бюст либо упирается ему в ухо, либо маячит перед глазами, воспламеняя воображение подростка.
От сквера отходили тенистые, узкие, не шире коридора, улочки. Макс заметил вывески над дверями булочной и лавки мясника, а дальше, на углу, — облезлый указатель со стрелкой, над которой он разобрал заветное слово Notaire. Макс взглянул на часы; до назначенной встречи еще полчаса, которые надо где-то убить. Солнце палило немилосердно. Мучимый жаждой, Макс зашел в кафе, приветственно кивнув компании престарелых картежников; те прервали игру и уставились на облаченного в костюм чужака. Макс заказал pastis
