Хорошенькие не умирают - [38]

Возвращалась ветру навстречу, по дороге прокляла творение английских дизайнеров, которым прикрылась с утра, — что-то такое они наворотили с этой юбкой, отчего карманы всё время выворачивались. Зато не пустые, я богата ветром в карманах и надеждой, разве же мало этого для победы, разве же мало для счастья.

* * *

Буквально год в стране брюнетов, и у голубоглазого блондина хочется спросить: «Что у тебя с лицом?» Всю неделю гуляла с разными людьми и думала, что время идёт, знакомые мужчины накачивают себе рельефные торсы, незнакомые оказываются блондинами, а ты всё возвращаешься по джипиэс, откуда бы ни шла, потому что нет памяти ни на исхоженные дорожки, ни на дом. Куда ни забрось меня одну, в лёгком платье и с айфоном, я не пропаду, но и не приживусь. Выйду по карте к какой-нибудь воде, приму в подарок мороженое, а дальше понятно. И будет понятно до тех пор, пока не проснусь однажды, не выгляну из дому на минутку и не заблужусь насмерть в трёх шагах, потому что свет упал непривычно, закружилась голова, мир осыпался и снова мгновенно собрался, но уже в новом незнакомом порядке.

И это ни капли не прекрасно, когда от лёгкости у тебя осталось только платье, а сама ты паришь примерно как лепесток кирпича.

Прежде, когда был котик, было и место, а теперь из постоянного только планшет с текстом — сяду у воды, напишу, что смерти нет или, может быть, есть, а мир за моей спиной тем временем сложится в удобном ему виде, я и не замечу.

Хорошенькие не умирают

Яблоко, бедное яблоко

Искала подходящий образ, чтобы изысканно обозначить ранящий подарок судьбы, но в голову шло только яблоко, обыкновенное ньютоново яблоко, со стуком ударяющее в темечко. Для человека, ищущего и ждущего Знак, чтобы почувствовать себя избранным (некоторым, знаете ли, это важно), даже такой пустяк был бы неспроста. Он вечно посматривает на часы, надеясь увидеть одинаковые цифры, любит рассказывать о невероятных совпадениях — «и тут, понимаете ли, я почему-то, фиг знает почему, взглянул в небо и увидел там двух птиц», — об успевании в последний вагон и прочих меловых стрелках, которые Господь нарисовал лично для него. И потому яблоко, крепкое красное яблоко, упавшее на башку, просто не имеет права ничего не значить. И мысль, пришедшая сразу после, будет никак не меньше, чем закон всемирного тяготения человека к чудесам. Но штука в том, что первым делом этот поцелованный фортуной счастливчик чувствует мгновенную жгучую обиду. Яблоко, глупое яблоко, гулко стучит, отскакивает от черепа, причиняет боль — и ты понимаешь, что смешон. Как неудачник, умудрившийся поскользнуться на единственной банановой кожуре, брошенной посреди чистейшей улицы, ты изловчился набить шишку на ровном месте, а винить некого, и никто не посочувствует, ведь что может быть нелепей, чем обижаться на случайность. А ветер продолжает отрясать дерево, и у тебя уже полны руки яблок, круглых, злых яблок, они не помещаются, скатываются с колен, вот и сидишь побитым дураком, неспособным совладать даже с такой ерундой. В конце концов в бесплодном бешенстве вскакиваешь, отшвыриваешь от себя эту пакость, пинаешь парочку в гладкие бока, пачкая ботинок, и уходишь, тихо матерясь. И только дойдя, почти добежав до дома, понимаешь, что это, может, был Знак, но уже нельзя вспомнить ни одной своей мысли, кроме безадресного гнева.

Хуже, чем этому человеку, может быть только яблоку, ненужному яблоку, которое не хотело ничего плохого, кроме как быть подарком, но даже этого не смогло.

* * *

Говорят, я пропадаю, говорят, я отключаюсь. Не знаю, о чём это, но иногда понимаю, что слушаю кого-нибудь, а голос уходит, прямо на глазах погружается в прошлое, и осталось только извиниться. В голове опять поселилась строчка «Я вчера у часовни для вас собрала ромашки / потому что другого подарка найти не в силах / жалко мать-аббатисса нашла в рукаве рубашки / раньше было их больше но не таких красивых»[6], она возникает там иногда, и начинает казаться, что есть какой-то он, история и цветы, — а иначе куда же я пропадаю.

Прежде фоном для трудных времён служила тоска, я думала, это плохо. Но теперь знаю, что в ней была энергия, из которой выросла вся русская литература, между прочим, и мне ли капризничать. А сейчас вместо тоски только жалость или сожаление, и это по-настоящему мёртвая земля. Жалко всех, жалко всего, но терять совершенно нечего, потому что всё потеряно уже очень давно и насовсем. Хочется давать незнакомым людям конфеты, чтобы как-то украсить их жизнь, а у знакомых просить прощения — не за то, что сделала, а за то, что больше не буду.

Где-то там, на дне, всё равно должна быть радость, но не та, которую ждали, и не та, которую я бы себе пожелала. Попроще, но верней.

Была такая девчачья песенка, я перевела, как смогла: «У меня нет юбки, у меня нет рубашки. Купи мне, папа, тогда выйду замуж и буду просить у мужа. Купи мне серьги, какая цыганка без них? Но даже если не купишь, я не останусь старой девой. Пойду в лес, сорву цветок и вплету в волосы, чтобы стать чьей-то радостью».

Однажды, когда мы состаримся

Регулярно наблюдаю в ленте приступы умиления старостью, и это нормально. Женщины любуются раскованными нью-йоркскими старушками, мужчины сдержанно одобряют крутых старцев, и каждый подразумевает «я тоже так хочу» — однажды, когда состарюсь. Но всё чаще к этому добавляется «скорей бы».