Хороша ли для вас эта песня без слов - [10]
— Отлично прошла моя «Песня без слов», та, которую я сам написал.
— Господи! Это же сто лет прошло.
— Верно.
— Это же моя песня, да?
— Ну, конечно. Ты родила Митьку, и я для тебя ее написал.
Потом — пауза. И смех мамы-Риты, очень тихий, и сразу же, тоже тихий, — смех папани.
А утром, до того еще, как мы с Митяем отправились школу, позвонил Пирожок. Я дико обрадовался, сам не знаю чему, ведь созвониться или просто заскочить друг к другу мы могли всегда.
— Как живешь, Пирогуля? — закричал я. — Что-то я давно тебя не видел.
— Взаимно, — сказал он. — Егор, есть мысль… что-нибудь обмыслить, куда-то пойти, понял? В киношку, что ли?
— А-атлично! — сказал я. — Кто из нас позвонит Нинуле?
— Давай я, — сказал он. — А встретимся в три, годится?
Метров за двести от школы я увидел на другой стороне улицы Брызжухина и Корша. Они меня тоже заметили, и Брызжухин, странное дело, помахал мне рукой. Совершенно для себя неожиданно я сделал то же самое — помахал им.
День в школе прошел блестяще. На удивление. Как я умудрился получить две пятерки — абсолютно неясно. И вдруг меня осенила странная мысль: те редкие пятерки, которые я получал, я получал именно тогда (я вспомнил), когда у меня было хорошее настроение, точнее — очень хорошее настроение, какой-то, как говорится, душевный подъем. В этот день у меня как раз и был душевный подъем. Это что же получается? При равном знании материала я могу получить и пятерку и даже тройку, и все зависит не от того, как я подготовил урок, а только от этого душевного подъема? Да, чудеса. Порассуждать бы об этом с мамой-Ритой, хотя сто против одного, что она не захочет увидеть такой зависимости, она скажет — знания есть знания, и точка. С программистами не спорят.
Фильм оказался вполне средним. Какой-то цветной штатский детектив. Краски, правда, потрясающие и шикарные трюки: прыжки с вертолета в океан, борьба под водой с гигантским скатом, горящий планер и переход с него на борт маленького самолетика, гонки на автомобилях и тэ дэ и тэ пэ, а так ничего особенного. Потом прогулка.
Возле мостика у Михайловского замка, того, от которого напротив и чуть влево вход в Летний сад, все наши разговоры перебил мой и Пирожков конфуз. Будь на Нинулином месте другая девочка, может, был бы никакой не конфуз, а удивление, изумление, но Нинуля, несмотря на свою веселость, была строгой, причем строгой какой-то такой строгостью, что она, эта строгость, до тебя доходила.
— Внимание, дети, — сказала она, остановив нас на мосту, вернее, мы сами остановились: внизу полно было диких уток, но уже своих, городских. — Ну-ка, дети, что за речка под нами? А?
Странное дело, но я не только не знал ее названия, но и постарался вспомнить его просто так, роясь в памяти. Надо было мне, дураку, просто мысленно проследить, как и куда она прет, эта речка… Наверное, такую же ошибку совершил и Пирожок.
— Та-ак, — сказала Нинуля. — Пауза достаточно большая, все ясно: не знаете. Какие бы оценки ни стояли в данный момент у вас в классном журнале по истории — ставлю вам по паре. Надо же, не знать свой город. Это надо же! Это, котята, Мойка. Мой-ка.
— Ой, и правда, — глупо так захихикал Пирожок, и я его поддержал таким же дурацким образом.
— Вот так-то, неотесанные! — сказала Нинуля. — Пошли дальше, посидим на Марсовом поле, или вы не знаете такого? Я бы не удивилась.
Потом мы сидели на Марсовом, в одном из полукружий со скамеечками, и Нинуля рассказывала нам, какую потрясающую игру для себя она придумала. Оказывается, когда она гуляет по городу одна, она представляет себе, что она девушка, как она сказала, первой трети девятнадцатого века и, конечно, в этой трети жизнь была фантастически другая, чем сейчас. Дело, разумеется, не в том, говорила Нинуля, что не только космических кораблей или самолетов, но и трамваев не было, не в том вовсе дело, а в том, что жив был и писал свои необыкновенные стихи Пушкин, были живы его друзья, по Невскому проспекту ходили совсем другие люди, а Александра Сергеевича можно было встретить просто на прогулке — идет себе в цилиндре, трость с набалдашником, шепчет что-то, может быть, стихи, те самые, что мы знаем.
— У меня была одна знакомая девочка. — Это Нинуля говорила. — Она была влюблена в Лермонтова, по-настоящему. Она писала ему письма, и он ей отвечал, то есть она сама себе отвечала. Я ее хорошо, очень даже хорошо понимаю. Ведь это — Лермонтов.
— Это же жутко грустно, так вот влюбиться, как она, — сказал Пирожок. — Жутко грустно. В чистом виде блюз.
