Холодный апрель - [74]

— Не сердись на меня, — сказала Саския.

— Я не сержусь. — В нем и в самом деле не было панического состояния, знакомого по тем временам, когда он приходил на свидание к своей Татьяне, а она опаздывала. — Чего ж ты мне голову морочила своими божественными откровениями?

— Твоя судьба мне небезразлична.

— Вот как? Почему же?

— Когда-нибудь ты это узнаешь.

— Не узнаю, если не скажешь. Скоро мне уезжать.

Как-то сразу перегорело в нем все — и недавнее влечение к Саскии, и желание непременно сейчас же узнать все тайны. Было даже неловко, что он вел себя, как мальчишка.

— Пора, пожалуй, Крюгеры заждались, — сказал он, посмотрев на часы.

И они пошли рядышком вниз по брусчатке. Вот когда был повод взять Саскию за руку, по-джентльменски поддержать на крутом спуске. Но он этого не делал. Шел и удивлялся самому себе, своему внезапно схлынувшему пылу.

«Глупец ты! — ругал он себя. — И бабник в придачу. Правильно жена говорит: больно много по сторонам глазами стреляешь…»

Обида, вскинувшаяся было в нем, быстро преображалась в ноющую тоску по Нельке, по Татьяне. И больше всего ему хотелось сейчас поскорей добраться до своей комнаты в доме Крюгеров и разбирать сваленные в угол пластмассовые пакеты с подарками, укладывать их в чемодан, вещь к вещи, чтобы не побились, не помялись в дороге…

XIII

В лесопарке было свежо и тихо. Солнце не пробивалось сквозь плотную завесу стволов и веток, лес заливало рассеянным светом, как от множества скрытых светильников, и это создавало впечатление чистоты, почти стерильности. Идти по этой прохладе, по этому светлому лесу было одно удовольствие, и Александр радовался, что не поехал в трамвае, а решился пройтись пешком. Местами меж стволов открывался город, и тогда Александр останавливался, всматривался в улицы, ища глазами главный ориентир — Замковую площадь, куда и собирался в конце концов выйти. Заблудиться тут было невозможно, — справа пологий подъем, слева — крутой уклон, иди ни вверх, ни вниз и как раз выйдешь к дороге, выводящей к центру города.

Однако не прошел он и километра, как догнали его думы о вчерашней встрече с Саскией. В городе отвлекся бы от них на первом же перекрестке, но здесь, на пустынной дорожке, он был как в ловушке. А думать об этом не хотелось, и вспоминать ничего не хотелось, поскольку выглядел он в своих воспоминаниях дурак дураком и стыдно ему было за свое поведение. Как ни старался убеждать себя, что всего лишь глупо увлекся, с кем не бывает, как ни хихикал над собой, боль не проходила. Будто раскаленный гвоздь застрял где-то между левой лопаткой и шеей (что там за орган такой, на этом месте?!). Была бы возможность, уехал бы из Штутгарта хоть сегодня. Но не мог он уехать сегодня, поскольку билет на московский поезд, проходящий через Германию, был заказан на среду. Оставались сегодняшняя суббота, завтрашнее воскресенье, послезавтрашний понедельник да еще добрая половина вторника. Приходилось терпеть.

Он прибавил шагу и тут увидел сидящего впереди на скамье человека. Человек читал газету, почти закрывшись ею, положив ногу на ногу. Серые брюки были отглажены до ножевой остроты, покачивавшаяся черно-лаковая туфля поблескивала зеркально, и это напоминало Александру занудливого музыканта Каппеса.

— Доброе утро! — сказал человек, сминая газету как гармошку. Александр остановился от неожиданности, увидев именно Каппеса, собственной персоной. На нем была спортивная куртка, но то ли она не грела, то ли Каппес давно сидел тут, только губы его совсем побелели от холода.

— Неожиданная встреча! — растерянно сказал Александр.

— Нет, почему же, я вас ждал.

— Ждали?!

— Вот именно. Позвонил Крюгерам, мне сказали, что вы отправились пешком через парк. А дорога тут одна.

— Я вам зачем-то нужен?

— Ох уж эти русские, — засмеялся Каппес. Он встал, бросил газету в урну. — Сразу быка за рога. Нет бы сначала поговорить о погоде. Такое чудное утро.

— Сегодня суббота, — сказал Александр.

— Ну и что же?

— По субботам магазины у вас работают до двух часов. А завтра выходной, послезавтра опять выходной — пасхальный понедельник. А во вторник я уезжаю.

— Ну и что же? — снова спросил Каппес.

— У меня осталось немного марок, надо их истратить, сувениры купить, всякое такое.

— Что вы хотите купить? — И спохватился: — Что же мы стоим, давайте сядем. — И сел первым, показал Александру место рядом с собой. — Что вас интересует в наших магазинах?

— Странный вопрос. Меня многое интересует, но, увы, денег — кот наплакал.

— Я мог бы вам ссудить.

— Как это?

— Очень просто. Я в Москве часто бываю, отдадите.

— Но ведь в Москве мне зарплату платят рублями, а не марками.

— Рублями и отдадите.

«Спекульнуть, что ли, хочет?» — подумал Александр и не удержался, спросил:

— По какому курсу?

— По обыкновенному. Он у вас в газетах печатается.

— А зачем вам это?

— Мне? — удивился Каппес — Это же вам нужны деньги. А мне все равно, где менять марки на рубли.

— Банку не все равно.

— Боитесь?

— Не люблю брать в долг, извините.

Он встал, намереваясь уйти. Не нравился ему этот человек, и разговор тоже не нравился. Лишняя сотня марок, конечно, не помешала бы, но если о каждом своем шаге в этом путешествии он мог рассказывать кому угодно, то о долге пришлось бы молчать. Даже жене не скажешь об этом, а уж Нельке тем более. «О каждом ли? — Словно чертик выскочил, задал этот ехидный вопросик. — Разве о Саскии расскажешь?»