Холодный апрель - [70]

Размышляя над этой невесть откуда навалившейся на него теорией, Александр шел через площадь, стараясь не отставать от Хорста и Эльзы, крепко державших за руки своих не в меру оживившихся дочек. И вдруг услышал голос:

— …Телесная природа соединяется в женщине с духовной сущностью, которая и является источником ее силы…

Пока шли, много отрывочных фраз слышал он, но эта почему-то заставила остановиться, и он постарался выделить из общего говора этот негромкий голос.

— …Истинные плоды материнской любви нельзя вполне оценить при жизни матери, так как они являют себя и в последующих поколениях…

Голос доносился из толпы человек в двадцать, топтавшейся на широких ступенях храма. И он был явно знакомым, этот голос. Если бы не легкая хрипотца, не проповедническая твердость, то можно бы поклясться, что это голос Саскии.

— …Один из путей борьбы против войны — это воспитание детей в духе миролюбия, сочувствия страдающим, уважения к жизни, ко всему, что уменьшает зло вокруг нас…

Явно Саския. Он еще не видел говорившей, но уже был почти уверен — она.

— …Оружие и войны являются врагами женщин и детей, ибо они враждебны Христову учению о мире и творении…

Александр остановился в недоумении: такая красивая, такая нежная, женственная — и вдруг о Христе!..

Слушатели были невнимательны, переговаривались друг с другом, переходили с места на место. В какой-то момент они расступились, и он наконец увидел — Саския. Ее волосы, ее глаза, которых он не мог забыть… И она тоже увидела его, узнала, ничуть не удивилась, помахала ему рукой так, словно не произносила речь, а болтала с подружками, и продолжала все тем же ровным спокойным голосом:

— Возлюбленные, будем любить друг друга, потому что любовь — от бога, и всякий любящий рожден от бога и знает бога. Кто не любит, тот не познал бога, потому что бог есть любовь… Люди, как наиболее совершенные из видимой твари, должны любить все живущее. И чем шире и чище будет наша любовь, тем больше наше блаженство… Как ничтожны, как жалки вспышки нашей гневливости, взаимных неудовольствий и похотливости, которые ограничивают наш разум, засоряют сердце и отдаляют от необъятного, прекраснейшего, безбрежного потока любви во вселенной! О, как же велик ты, непостижимый творец и художник мира! Имя твое — Любовь — такое нам близкое, животворящее, блаженное!..

Он слушал, и недоумевал, и радовался за нее, за себя.

Парни и девушки, стоявшие на ступенях, хлопали ей как-то равнодушно, словно она не проповедовала, а пела. А потом вдруг вынырнула из толпы Зильке, кинулась к Саскии, повисла на ней. И Анике подбежала, ревниво затолкала сестру, освобождая себе место.

— Саския! — сказал он, глупо улыбаясь. — Саския, ты ли это?

Она протянула ему руку через головы девчушек. И он взял обеими руками ее ладошку, мягкую, теплую, податливую.

— Приехал-таки?

— Приехал. Крюгеры привезли.

Она вынула ладошку из его рук, легко вынула, словно рыбка ускользнула, и, держа на руках Анике и прижимая к себе Зильке, пошла по ступеням к Хорсту и Эльзе, дожидавшимся внизу. Похоже было, что все ее тут любили, Саскию.

Совсем забыв о нем, Саския вела девчушек за руки и о чем-то непрерывно болтала сразу со всеми — с Эльзой, с Зильке, с Анике. Александр тащился за ними в пяти шагах, не решаясь прервать своим вмешательством эту радостно-торопливую болтовню. Хорст шагал рядом, он тоже помалкивал.

Миновали лоточников с их экологическими брошюрами, музыкантов. И тут до Александра дошло, что ведь они идут назад, возвращаются к машине, что если он так вот и будет молчать, то у машины останется только пожать друг другу руки. И он решительно шагнул вперед, подхватил Анике на руки, чтобы таким образом получить право идти рядом с Саскией. Девочка выгнулась было, стараясь освободиться, но Саския поймала ее ручонку, успокоила. Так она и шла — одна рука вниз, к Зильке, другая вверх, к Анике. Ей улыбались встречные парни и девушки, видно, знавшие ее, и она сдержанно-величаво кивала направо и налево и каждым кивком как-то ловко давала понять непрерывно трещавшим девчонкам, что она их внимательно слушает.

— Ты поедешь с нами? — спросил он, так и не дождавшись, когда девочки замолчат.

— Нет, это ты останешься, — сказала Саския таким спокойным и уверенным тоном, словно наперед все знала.

— Мы можем подождать, — неожиданно предложила Эльза. — Мы часа два еще будем тут гулять. Хватит вам двух часов поговорить?

— Хватит, хватит, — сказала Саския, удивив и обидев его этими словами. — Вы идите, а мы через два часа подойдем к машине.

Она решала за него с уверенностью, словно знала что-то такое, чего не дано знать ему.

Понадобилось не меньше десяти минут, чтобы успокоить девчушек, не желавших отрываться от тети Саскии. Потом она решительно увлекла Александра в ближайший переулок, такой узкий, что двум машинам тут было явно не разъехаться, и через минуту они оказались на той же Ратушной площади, забитой студентами.

— Куда теперь? — спросила Саския.

— Куда хочешь.

— Я хочу в кафе. С утра ничего не ела.

Кафе, выходящее окнами на площадь, было полнешенько. Саскию звали за столики, но она властно поводила перед собой ладошкой, и приглашавшие больше не настаивали. Не выпуская руки Александра, она провела его на второй этаж и здесь, в темном углу, усмотрела совсем крохотный столик на двоих. Села спиной к залу, огляделась.