Холодный апрель - [7]

И мать тоже пришлось убеждать. Она-то, пожалуй, больше всего и всполошилась. С первого взгляда почему-то не понравились ей немки, особенного старшая, Луиза.

— Чего за тобой увязались? — зашептала она Александру, когда они в кухне остались одни. И погрозила пальцем: — Я все вижу. — И неожиданно заключила: — Чего хорошего? Задницы и той нет.

— Ну это ты зря, — сказал он, косясь на приоткрытую дверь. — Все при ней.

— Не туда глядишь, бесстыжие твои глаза. Молодая и есть молодая. Я про старую.

Мать пилила Александра каждый раз, когда он приезжал. Ругала, как маленького, за каждую провинность. А он только посмеивался, довольный, ему нравилось ее незлобивое ворчание, это напоминало детство. И может, от этого ему всегда было покойно и радостно дома, как-то защищенно, что ли. Была мать еще не старой: шестьдесят пять — какой возраст?! Но ему она казалась старушкой. Луизе было немногим меньше, но то ли брючный костюм молодил ее, то ли особая манера держаться, только выглядела она куда моложе своих лет.

Он и не собирался везти немок к себе домой. Думал: покрутится по городу, покажет достопримечательности и, оставив их, смотается с Нелькой к матери. Но Луиза еще дорогой заговорила о том, что ей будто бы позарез надо поглядеть, как живут простые советские люди. И похоже, не врала: с таким неистовым интересом рассматривала дом, старенький, одноэтажный, почти деревенский домик, стоявший бог знает с каких времен над волжским откосом. Словно молодая, сбежала по тропке к Волге, помочила руки в воде, зачем-то понюхала пальцы и потерла ими себе лоб и губы. И все с каким-то непонятным Александру детским восторгом, приговаривая то и дело:

— Теперь буду знать…

Саскию тоже удивляла восторженность Луизы, она все ходила за нею хвостом, к огорчению Александра, почти не замечая его.

В доме Луиза все дотошно осмотрела: комод с выдвижными ящиками, старую кровать с металлическими шарами на спинках, которую мать ни за что не желала поменять на более современную, деревянную. Луиза, казалось, перенюхала все фотографии на стенах, а к семейному альбому прямо-таки прилипла, словно это была невесть какая музейная достопримечательность.

Под конец она вынула из сумки и подарила матери джинсовый брючный костюм.

— Что я, молодая, что ли, такой-то носить? — ахнула мать и засуетилась: — А мне и подарить нечего, ах ты господи!..

Она бегала по комнате, выдвигала ящики комода, а Луиза все ходила за ней и, с трудом подбирая русские слова, говорила, что мать не такая уж старая, а если приоденется, так и вовсе будет молодо выглядеть. Мать махала руками, прикидывала на себя костюм, смущенно смеясь, бросала его на кровать и снова принималась искать, чем бы отдариться.

С костюмом разобрались быстро. Нелька примерила его и заявила, что он ей как раз впору, чем несказанно обрадовала мать. А Луиза удовлетворилась глиняной кошкой с комода. Кошка эта была копилкой, со щелкой в черной голове, и Александр еще маленьким любил совать туда монетки. В копилке что-то позванивало, и Луиза заявила, что это очень дорогой подарок, поскольку в копилке — тайна, неведомо какие, может быть, золотые монеты. Мать махала руками: откуда у нас золотые, пятаки только. Но Луиза не сдавалась: кошку, и все. В конце концов мать успокоилась, но, когда Луиза отвернулась, показала Александру пальцем у виска…

Долго потом все это было предметом домашних обсуждений. Жена Татьяна прямо заявила: ненормально, и все тут. Он не возражал, поскольку тоже считал Луизу немного того… Только ее. О Саскии он этого бы не сказал. С Саскией у него были очень доверительные минуты. Особенно в Ипатьевском монастыре, куда они заехали, катаясь по Костроме. Пока Луиза, по-обыкновению восторженная, бегала по монастырскому двору, осматривая золотые купола, красиво выделявшиеся на фоне синего неба, росписи стен, окна, увитые каменной резьбой, они с Саскией сидели на скамеечке и беседовали. Нельки рядом не было: ей музейные красоты были ни к чему, и она убежала купаться на Волгу. Мать, которую Луиза все-таки вытащила из дома, удивив даже Александра своей настырностью, — обычно мать всем музеям и театрам предпочитала сидение в четырех стенах, — так вот мать, заявив, что если за Нелькой не присмотреть, то она обязательно утонет, тоже ушла на Волгу. И потому они с Саскией остались вдвоем. Александр так долго ждал этой минуты, что теперь попросту растерялся и молчал. И Саския молчала, только с любопытством все взглядывала на Александра и улыбалась чему-то своему. Они сидели так близко друг к другу, что ветер, временами ворошивший ее пышные волосы, кидал пряди ему на лицо, и он каждый раз жмурился и замирал, стараясь удержать в себе едва уловимый волнующий запах ее волос.

— А вы интересный человек, — наконец произнесла она.

— А вы… — Он задохнулся от этих слов, показавшихся ему полными тайного смысла, и вдруг выпалил: — А вы — просто красавица, не знаю, говорил ли вам кто-нибудь об этом…

— Говорил, — сказала она и снова улыбнулась.

— Говорил? — Ему не понравилось, что она упомянула это в единственном числе. Было бы очень странно, чтобы у такой красивой женщины не имелось если уж не мужа, то очень близкого человека. Хотя у красивых-то зачастую и бывают несчастливые судьбы.