Холодный апрель - [19]

— Вы такой соня?! — с деланным ужасом воскликнула она и, словно извиняя, как вчера, доверительно прикоснулась щекой к его плечу.

— Вчера ж вино пили. Опьянел малость, — сказал он по-русски.

— Опьяне-ел! — пропела Луиза, и банальное слово это прозвучало у нее красиво, мелодично.

— И без закуси.

— Что такое «закуси»?

Он хотел оправдаться, говоря это, а вышло, будто укоряет.

— Это не переводится.

— Да-да, у нас тоже много таких слов.

«У вас таких слов нет», — подумал Александр. Немцы каждое слово втискивают в прокрустово ложе смысла, а у нас многое говорится просто так, лишь для эмоций, а то и ни для чего, «для балды».

Уле сидел уже за столом в холле, молча дожидался, когда они кончат разговаривать. Он был молчун, этот Уле. Оживлялся, лишь когда речь заходила о политике. Но Александр избегал разговоров о политике, и хозяину ничего не оставалось, как отмалчиваться. Зато Луиза говорила за двоих. И сейчас, едва сели за стол, она принялась разворачивать перед Александром программу дня.

— Скоро придет корреспондент. Потом мы нанесем визит в мэрию. На три часа назначена аудиенция у обер-бургомистра…

Из всего этого он понял только то, что и сегодня ему не удастся побродить по городу одному.

— Какой корреспондент? — спросил он.

— Из нашей газеты «Нордвест цайтунг». Будет брать интервью.

— У кого?

— У вас! — Ей казалось, что она доставила ему бог весть какую радость своим сюрпризом.

— Почему у меня? Что я — принц?

— Наши газеты пишут не только о принцах.

— Но я не могу давать интервью.

— Почему? — В ее голосе слышалась обида.

— Я не общественный деятель, я тут — частное лицо.

— Корреспондент знает об этом.

— Но я не могу…

Как еще объяснить? В Москве столько предупреждали, чтобы не ввязывался ни в какую политику, и больше всего, пожалуй, жена. «Ты такой доверчивый, тебя так просто обмануть». Вспомнив об этом предупреждении жены, он вдруг забеспокоился: откуда знает? Сама обманывала? Вот уж не поверил бы. Но червячок, шевельнувшийся в сердце, уже не давал покоя.

— А… можно в Москву позвонить? — неожиданно спросил он.

— Конечно!

Луиза кинулась к телефону. Но, когда заказ был уже принят, Александр вдруг подумал, что разговаривать-то, вероятно, будет не с кем: жена на работе, а Нелька наверняка где-нибудь крутится. Звонить надо было вчера вечером, как он и обещал, сообщить, как доехал.

К его удивлению, Москву дали быстро и дома оказались обе — жена и дочь.

— Ты чего дома? — с не остывшим еще беспокойством спросил он.

— Я сегодня попозже. Отпросилась. Как знала, что ты позвонишь.

Это «как знала» теплом прошлось по сердцу, и червячок сразу затих. И он снова почувствовал себя свободным и смелым. Только что вертелись мысли: не удрать ли домой, пока не впутался тут в какую историю. Теперь верил: не впутается. Можно далеко идти, когда знаешь, что есть куда вернуться.

— Ты чего? — спросил, не слыша жену.

— Да Нелька трубку отнимает.

— Па-а! — услышал радостный, взвинченный до визга голос дочери. — Ну как там?!

— Нормально. А у тебя?

— Нормально. А ты чего делаешь?

— Завтракаю.

— Так поздно? А сколько там времени?

— Отними три часа от московского.

— Па-а!

— Ну чего? Ты давай думай поскорее, это ж не домашний разговор, каждая минута дорого стоит.

— Па-а… Привези чего-нибудь.

— Чего?

— Ну, чего-нибудь…

Снова голос жены:

— Она наговорит, только слушай. Ты хоть доволен?

— Доволен.

— Ну, гляди там, не очень-то…

Положил трубку и минуту стоял, переживая. Словно год не был дома и вот навестил.

— Что сказали? — спросила Луиза.

Он пожал плечами. Ничего вроде бы не сказали друг другу, а что-то изменилось.

— Этот корреспондент писать обо мне собрался?

— Конечно.

— Зачем? Мне это не нужно.

— Это нам нужно. Вы — мой гость и гость нашего общества.

Стало понятно: она использует его в качестве рекламы своего общества, но подумал об этом не сердясь. Все прояснялось. Теперь даже на вопрос жены: «Чего она к тебе привязалась?» — он смог бы ответить. Сказал бы, что это у Луизы такая общественная деятельность — водить его за собой, показывать всем, как заморскую диковину, которую заполучило их общество. Дескать, видите, какое оно влиятельное, вступайте в него!

Корреспондент оказался тоненькой девочкой в джинсах, такой молоденькой, что Александр успокоился: видно, общественность Ольденбурга не очень-то интересуется его персоной, если газета прислала такую малоопытную журналистку. Но Луиза приняла ее по первому классу. Полчаса показывала сувениры, привезенные Александром, — уральские каменные безделушки, деревянные шкатулки, кедровые орехи, даже московскую водку, которой, как он успел заметить, и в местных магазинах немало. И все это обыкновенное вызывало у журналистки восторг и удивление.

«Умеют же притворяться! — в свою очередь удивлялся Александр, ставя по указанию Луизы электрический самовар специально для того, чтобы шикануть перед гостьей. — А еще говорят: немцы высокомерны. У нас бы подобный осмотр вызвал скептические пожимания плечами: я это видел, мы это знаем, у нас это есть…»

Под глухое бульканье самовара, стоявшего на журнальном столике в гостиной, пили чай, который после завтрака не больно-то пился, и Луиза целых полчаса рассказывала корреспондентке о своем обществе: