Холодный апрель - [101]

Только дойдя до поворота забора, Александр остановился и огляделся. Ни Каппеса, ни Фреда нигде не было видно. Конные полицейские выехали из леса и неподвижно стояли на опушке.

За поворотом проволочный забор был расцвечен еще больше. Много здесь было и крестов, местами они стояли в ряд, напоминая кладбище. За забором в открытом поле виднелись автомашины, легковые и крытые грузовики. И американских солдат здесь было больше. Кое-где они стояли кучками возле небольших окопчиков, обложенных мешками с песком. И забор стал повыше. К нему добавился еще один ряд колючки на высоких столбах, по верху которых тянулась проволочная спираль. А впереди, где, заполонив все поле, гудела, двигалась многотысячная толпа, были ворота — металлические, обтянутые все той же колючей проволокой. В этом месте полицейские, словно убоявшись толпы, стояли по другую сторону забора. За ними топтались какие-то люди — десятка два людей, военных и гражданских. Еще дальше, перегораживая широкую грунтовую дорогу, уводящую в поле, вплотную друг к другу стояли тяжелые армейские грузовики. На крыше каждого, опустив ноги на капот, сидел солдат с автоматом на коленях. Все были готовы, все чего-то ждали.

К воротам было не подступиться. Только один раз в образовавшийся просвет между людьми Александр разглядел двух человек в бумажных колпаках на головах, сидящих в пыли перед самыми воротами. Кто-то сказал, что это буддийские монахи, приехавшие то ли из Японии, то ли из Южной Кореи специально для того, чтобы выразить свои протесты против американских авантюр.

Потолкавшись в толпе, Александр понял, что она не аморфна, а делится на отдельные группы и в каждой — свой оратор. Это был грандиозный митинг, в котором говорили сразу многие. И пели. Под аккомпанемент гитар и просто так, без всякого аккомпанемента:

Видят люди: «першинги» стоят,

«Першинги» на пустыре…

Высокий голос запевалы, доносившийся из толпы, перебивался дружным хором:

«Першинги» — смерть!

«Першинги» — смерть!!

«Першинги» на пустыре…

— Нечего обманывать себя! — гремело в центре другой, плотно сбившейся кучки людей. — Мы лишь заложники у Пентагона. Восемь тысяч ядерных боеприпасов разместила Америка в Европе. И три тысячи средств их доставки. Этого им мало, и они ставят еще «першинги» и крылатые ракеты. Нечего обманывать себя! Американцы давние провокаторы. Каждый год не меньше восьми раз используют они вооруженные силы в своих внешнеполитических целях…

Александр прошел еще несколько шагов и услышал другую речь. Этот оратор не старался перекричать других, но слова его почему-то были слышны четко и ясно. Голос этот чем-то напоминал голос пастора Штайнерта.

— …Страшна и отвратительна риторика презрения и ненависти, утверждающая, что цивилизованной является только чья-то одна группа, и клеймящая других как варваров. Для ответственных национальных руководителей оскорблять чувство наций и народов, приклеивая к системам, в которых они живут, ярлыки «средоточие зла», как это делает Рейган, — не только бесчеловечно, но и практически пагубно: это навлекает войну…

— …На обучение ребенка науке созидания сегодня тратится в шестьдесят раз меньше, чем на обучение солдата азбуке истребления! — долетал с другой стороны женский крик, прямо-таки вопль, доведенный до самых высоких нот.

И снова голос, похожий на пасторский:

— …Министр обороны США настаивает на производстве семнадцати тысяч единиц ядерного оружия к девяносто второму году. Мы не можем говорить, что это просто безумие. Это запланированная, методичная, бесчеловечная, демоническая манипуляция ресурсами мира и трудом масс для обогащения нескольких корпораций и тех, кто получает от них выгоду. Разве это не те же силы, которые толкнули мир к двум мировым войнам в этом веке и стремятся снова толкнуть в третий и, безусловно, последний раз? Разве это не те же самые силы, которые препятствуют делу справедливости на каждом шагу?.. Церкви должны как можно скорее выявить эти силы, разоблачить их бесчестность и двурушничество и начать отучать мужчин и женщин доброй воли от служения этим силам, потворствующим войне и угнетению…

Теперь Александр был уверен, что это именно Штайнерт говорит. Он хотел протиснуться вперед, чтобы убедиться в этом, но вдруг подумал, что пастор, увидев его, возьмет да и объявит о нем. И поспешил отойти подальше.

Солнце палило голову, хотелось пить, но он все ходил от группы к группе, слушал.

— …Ракеты — вынужденная мера, она удержит красных от рокового шага!..

Это было неожиданно слышать, и Александр подался к небольшой группе, в которой кричали, казалось, все, яростно спорили.

— …Лавины красных танков стоят на нашей границе! Несколько часов, и они могут быть на Рейне!..

— На завтрак в Мюнхен? — спросили оратора.

— Лучше быть мертвым, чем красным!

В толпе кто-то ударил по гитарным струнам и запел. Послышался смех: песню сразу узнали. И Александр знал эту песню, которая так и называлась — «На завтрак в Мюнхен». В ней говорилось об одном мюнхенце, который нигде не мог позавтракать, потому что радио перепугало людей мифическим сообщением о нападении русских. Всюду было пусто. Наконец на опустевшей автостоянке он нашел трех туристов из Москвы на своем «Москвиче», показал им дорогу к центру города и получил приглашение позавтракать вместе с ними.