Холодные ключи - [31]

«Чагыс ак порю — мен

Мен ордам тум чышта».

Вот так. Если бы только девушки не хохотали так громко! Почему он не один, среди воды, деревьев, тумана, с её голосом в голове, вот чего он хотел. Остаться наедине с таёжными лицами.

Он снова увидел такое лицо. Лицо на стволе дерева. Грубое, продолговатое. Он отошёл в сторону, пропустил мимо двух хихикающих девушек и остался последним. Держась за дерево, поставил правую ногу в куст папоротника у тропинки, подтянул левую — и тут же промочил ноги. Он забыл надеть резиновые сапоги. Прощайте, новые ботинки. Он беззвучно рассмеялся, а Ак Торгу перешла с горлового пения на грудное. Всё дальше в гущу зелени; тропа без камней. Второе лицо на дереве. Более округлое, чем первое, с мрачно опущенным ртом. «Я пришёл, чтобы поклониться вам», — пролепетал гость, опустил голову и поковылял дальше, через высокую, выше колен, пряную болотную траву.

Краем глаза он заметил что–то — может быть, ветер шевельнул ветку. Он повернул голову и увидел третье дерево — огромную лиственницу, лицо в коре почти заросло, но, стоило его заметить, как оно стало свирепым. Чтобы добраться до него, он перебрался через гниющий скелет упавшего дерева. Торопливо сделал три шага, но ноги его не нашли опоры в траве. Он провалился по колено.

И всё. Он не мог сдвинуться с места, как ни пытался. Он попробовал двинуться назад и чуть не потерял равновесие. Закрался страх, но удивление, что мягкая земля вцепилась в него с такой силой, было сильнее. Он увяз. И чувствовал, как земля под ногами подаётся дальше. Она поползла по коленным чашечкам, всё выше и выше.

Скорей схватиться за что–нибудь! Он закинул руку назад, но древесный скелет остался слишком далеко. Единственное, за что ему удалось уцепиться — высокий стебель какого–то растения с большими пожухшими листьями, похожими на лодки. Стебель согнулся, но не оборвался. Блейель вцепился в него обеими руками.

А теперь?

Нужно как–то выбираться. Лечь, распластаться, искать другую поддержку, не выпуская из рук растение с листьями–лодками.

Но это он только подумал, а сам и не пошевелился. Держась за растение, замер. Болото леденило и хотело его засосать. И он увязал всё глубже, медленно–медленно.

Но в лицо ему светило солнце. Причмокивал ил, шелестели листья, вдалеке журчал ручей, пели птицы — других звуков не было, тишина и покой. И Ак Торгу снова запела свою песню.

Я здесь, чтобы поклониться вам, подумал он. Может быть, я шёл именно сюда. Может быть, так предначертано судьбой. Земля шоров встретит и примет меня. Вот я. Я стану тайгой.

Но он же так хотел снова увидеть её!

Разве ты не видишь её, дурачок из Бадской Сибири?

Он слышал её так отчётливо, как никогда раньше. И он запел с ней, в полный голос, спел третью и четвёртую строки:

«Мен чозагым кыдазын

Шим, кельбегле кошта».

Она была с ним, стоило только закрыть глаза. И холода в ногах он больше не ощущал. Почти.

Вот оно, предназначение. Он достиг цели. Глубоко вдохнул пряный, прохладный воздух. И отпустил стебель.

Спорим, я быстрее?

Кто же это сказал и кому?

— Какое счастье, что ты поёшь, иначе мы бы тебя никогда в жизни не нашли. Хотя можно было бы и просто позвать на помощь. Эй? Нет, только не шевелись, держись, просто держись. Не двигайся! Кто знает, что это за болото. Матвей, ну что ты наделал? В другой раз не отходи так далеко, за дерево зайдешь — и хорош. Нечего скромничать, это может кончиться печально. Ах, да что я всё болтаю и болтаю. К сожалению, со мной всегда так: чуть переволнуюсь, начинаю трещать и не остановлюсь. Если не волнуюсь, то, в принципе, тоже. Вечно одно и то же. Да что я тебе рассказываю, мы уже друг друга знаем. С другой стороны, а что мы, собственно, знаем? К примеру, я никогда бы не подумал, что ты можешь поступить настолько глупо — свернуть с тропинки в таком глухом месте. Знал бы, нипочём не дал бы тебе свой рюкзак. Горе луковое. Это моё любимое слово по–немецки, если тебе интересно. Тебе интересно? Подумай, прежде чем ответить. Горе ты луковое! Кстати, можешь уже перестать петь. Мы здесь, мы здесь, и мы тебя вытащим. Эй, ты слышишь? Прекрати. Ну пожалуйста. Да что ты там вообще поёшь? Ах нет, прекрати, только не отпускайся!

А ведь он сам уже держал завязшего за руки, да так крепко, что у того онемели пальцы.

— Песню бременских музыкантов, — безмятежно ответил Блейель. Ак Торгу замолкла, только он открыл глаза.

Артём стоял на коленях на кучке валежника, за ним Света и Соня присели на менее зыбкой почве и держали спасателя за ремень брюк слева и справа. Он всё тарахтел, а они рассерженно галдели, а может, командовали. Блейель дрожал всем телом, а в остальном вёл себя тихо, ведь ему велели не двигаться. Артём выкрикнул что–то по–русски, прянул вперёд и перехватил его подмышками, женщины дернули их назад, и болото отпустило Блейеля на волю. Он шлёпнулся на своего переводчика.

— Я пошёл за личинами на деревьях. Охотники…

— Вставай, пойдём. Обопрись на меня. Я всё равно весь вымазался.

Света взяла Блейеля под другую руку. Артём не стал переводить её тираду по пути к ручью. Соня шла впереди, иногда оборачивалась и фотографировала.