Холодная - [42]

Они прошли в гостиную. По пути Эмма попросила Кэтрин принести им холодного лимонаду.

Они неловко молчали.

— Что за просьба? — наконец спросила Эмма.

— Не пользуйтесь, пожалуйста, духами, — Теодор улыбнулся одними губами, зорко следя за ее реакцией.

— О… — от неожиданности Эмма не знала, что и сказать. — Именно этими или любыми? — спросила она.

— Неделю назад, когда я приехал в первый раз, я имел счастье нести вас на руках, — начал Теодор. — И ваш… естественный запах был мне очень приятен.

Эмма смутилась: как можно о таком говорить посреди дня? Как вообще об этом можно говорить?

— Простите меня за нахальство и неподобающие разговоры, миледи… и за следующие слова тоже простите, но я буду с вами честным. Я вообще не люблю духи, а… те духи, которыми вы предпочитаете пользоваться…

Он встретился с ней взглядом, и в его глазах она прочитала насмешку и беспокойство, словно он сомневался, стоит ли говорить то, что он собирался.

— Они мне особенно неприятны, — договорил он.

— О… но раньше вы не возражали.

Как же так? Ведь это ее любимые духи, и вообще женщины пользуются ими, чтобы нравиться мужчинам… Она собиралась понравиться мужу — и вот так неожиданно попасть впросак!

— Раньше мы не были супругами по-настоящему и не собирались проводить много времени в обществе друг друга.

«И не собирались спать друг с другом,» — распознала Эмма скрытый смысл его слов. Она вдруг вспомнила, как однажды позвала его в свою комнату и пыталась соблазнить. Конечно, тогда она тоже щедро воспользовалась этими же духами. Если они Теодору всегда не нравились, неудивительно, что у нее ничего не вышло с соблазнением. Эмма едва не рассмеялась.

Кэтрин принесла лимонад.

— Спасибо, — сказала Эмма. — Скажи миссис Чивли, чтобы приготовили для милорда спальню хозяина.

Теодор бросил на Эмму ласковый взгляд.

— Да, миледи. С вашего позволения, — присела Кэтрин и вышла.

Теодор взял запотевший стакан из рук Эммы и сел рядом с ней на софу. Он заметил, что чувствует она себя весьма скованно и неуверенно. Холодная Леди! Но можно ли улыбки, которые она дарила ему сегодня, назвать холодными? А лукавый взгляд? А нескрываемая тревога в глазах? Или это выражение надежды на лице? Эмма изменилась. Пусть ей было уже за тридцать, и она была замужем, а потом имела не одного любовника, но выглядела она словно девственница, впервые оставшаяся наедине с мужчиной. По крайней мере, по мнению Теодора, так должна выглядеть невинная девушка в неловкой ситуации.

Он тяжело вздохнул, и тотчас столь нелюбимый им аромат напомнил о себе. Он сел слишком близко к леди. Теодор улыбнулся и пересел на стул, стоявший рядом со столиком.

— Вы разрешите называть вас Эммой? — спросил он тихо.

— Да, конечно, — смущенно откликнулась она. — А я могу называть вас Теодором?

— Да, конечно, — повторил он ее слова и широко улыбнулся. Эмма заметила, что в уголках глаз его при этом собрались морщинки. Ей захотелось поцеловать их, но она лишь улыбнулась и вновь опустила голову.

Теодор чувствовал себя на десять лет старше ее и в сто раз опытнее.

— Давайте прогуляемся, Эмма. Сегодня чудесная погода, — предложил он.

— О да, — поспешно вскочила она с софы. — Я покажу вам поместье, милорд.

Она улыбнулась и поправилась:

— Теодор.

Они подошли к речке, протекавшей через земли Дербери. К этому времени Эмма уже справилась со смущением и довольно свободно общалась с Теодором, все равно чувствуя себя школьницей по сравнению с ним. Странное ощущение.

— Выходите за меня замуж, Эмма, — неожиданно сказал он, остановившись и взяв ее за руки.

— Что? — опешила она. — Вы хотите заново провести брачную церемонию?

— Не совсем. Я слышал, есть старинный обычай, шотландский, кажется. Чтобы пожениться, двоим необходимо только произнести клятвы, и необязательно при свидетелях. Главным свидетелем для них является Бог, — он улыбнулся и кивнул в сторону речки, — и вода.

— А какие клятвы?

— Вы пообещаете мне только то, что сами захотите.

— И вы мне тоже?

— Да, Эмма я тоже принесу вам клятву, — твердо сказал он, несмотря на улыбку, задержавшуюся на его губах. — Перед лицом закона мы давно уже муж и жена. Но не перед лицом Бога и не друг перед другом, — объяснил он свое желание.

— Но мы не шотландцы.

— Это не важно для Бога, по-моему. Я не настаиваю, впрочем.

— Я согласна, — поспешно сказала она, и Теодор снова насмешливо улыбнулся. Эмма посмотрела ему в глаза.

— Клянусь, что буду тебе верной женой, что буду всегда честна с тобой, клянусь уважать и почитать тебя, быть с тобой в болезни и здравии, в радости и горе, пока смерть не разлучит нас.

— Клянусь быть верным и честным мужем, — он заколебался, а потом договорил:

— …пока ты верна мне. Клянусь любить и уважать тебя и не оставить до самой смерти. Аминь.

— Аминь, — повторила Эмма, слегка огорченная его оговоркой, но приятно удивленная словами про любовь. Любит ли он ее на самом деле или это просто повторение слов из общепринятой церковной клятвы? Только она выбрала одну часть этой клятвы, а он — другую. Она не решилась спросить.

Эмма опустила глаза. Теодор шагнул к ней еше ближе.

— Эмма, — позвал он. Эмма подняла на него взгляд и поняла, что сейчас он поцелует ее. Она потянулась навстречу его губам. Кожа его пахла солнцем. Удивительно приятный запах, — отметила она сквозь сладкий туман, окутавший ее сознание. Он медленно целовал ее, как будто в целом мире не осталось ничего важнее этого поцелуя и больше ничего не будет — тем более какой-то там супружеской постели. Поцелуй ради поцелуя, ради ласки, ради нежности — это было внове для Эммы. Она наслаждалась мягкими нетребовательными губами Теодора, как ничем еще в этой жизни.