Холодная - [27]

Ее он целовал дважды: в день свадьбы и в первую брачную ночь. В эту ночь она отвратила его от себя, и в следующую тоже, и больше он не выказывал никаких намерений поцеловать ее. И вряд ли выкажет — после того, чему она его подвергла. Интересно, встал бы он на колени ради нее? А ради Мэри Джонсон встал…

В ее руках деньги. Если она пожелает, то может заставить его прийти к ней в постель. Женщину, которая продается ради денег, называют проституткой. Есть ли подобное название для мужчины?

Но женщине проще: ей надо только раздвинуть ноги. А мужчина должен желать женщину, чтобы суметь что-нибудь с ней сделать. Возжелает ли ее Теодор? Теперь…

Она встала, накинула халат и отправилась к нему в спальню. Дверь была заперта. Эмма не стала стучаться, и вернулась к себе. Она легла в постель, но сон все не шел. Так она и пролежала до рассвета. Сегодня они с Теодором намеревались поехать на поля, засеянные рожью. Как он встретит ее? Они поедут на поля. Он ненавидит ее. Все деньги принадлежат ей. Она дважды унизила его. Он зависит от нее, сильно зависит. Все в ее власти. Она может заставить его переспать с ней. Теодор.

Кэтрин затянула амазонку на госпоже. Эмма словно была во сне. Она полюбовалась на круги под глазами в зеркало, потом сошла вниз. Она не стала завтракать — не было аппетита.

Теодор уже ждал ее. Он безукоризненно вежливо поклонился. Глаза его были пусты. Они молча доехали до места. Все было в порядке, без проблем. Эти поля почти не пострадали от наводнения. Только один дом нуждался в починке. Теодор в упор взглянул на жену. Она еле заметно кивнула. Только после этого лорд Эшли сказал: «Я пришлю материал.»

Они ехали молча.

— Ты придешь ко мне в спальню? — вдруг спросила Эмма.

— Как угодно вам, миледи. Только вдруг я окажусь не способен? Это пугает меня. Вдруг вы в наказание за это откажетесь оплатить некоторые счета?

Голос его был резок и холоден. В нем сквозила насмешка.

— Это ни на что не повлияет, — сказала Эмма.

— Тогда позвольте мне не приходить, миледи.

«Миледи. Он называет меня миледи, хотя раньше всегда была мадам. И он не хочет меня. Если бы у него был выбор, он отказался бы.»

— У тебя нет выбора, — сказала она.

Он остановил лошадей и пристально посмотрел на нее.

— Я не приду.

— Придешь, — надменно возразила она, и он знал, что сделает все, пока в ее руках власть над его поместьем.

— Хорошо, приду, миледи. Только не ждите от меня слишком многого.

— Не буду, — повела она плечом.

Эмма закончила прихорашиваться. Расчесала и распустила волосы по плечам. Вымылась и надушилась. Подкрасила губы и глаза. Отыскала самую распутную сорочку и полупрозрачный пеньюар.

Он постучал.

— Войди, — ответила она.

На Теодоре был только халат. Он оглядел спальню, в которой жил почти полтора года. Она превратилась в женскую обитель и пахла духами. Хоть бывали моменты, когда сама Эмма ему нравилась, ее духи были приторными и неприятными ему. Сейчас он порадовался, что она воспользовалась ими. Он вовсе не желал быть соблазненным ею. Но на что способна эта злобная женщина, если он окажется не способен?

Совершенно очевидно, что Теодор не желал проявлять инициативу. Он стоял около двери, даже не пытаясь подойти к ней.

— Подойди ко мне, — приказала она. Теодор подошел. Он был мрачен, и казался рассерженным темным ангелом, призванным уносить на небо души грешных. А значит, и ее.

Они были почти одного роста, и Эмма смотрела ему прямо в глаза.

— Поцелуй меня, — сказала она.

Теодор собрался с духом, чтобы не послать ее куда подальше, и склонился к ее губам. Механически он делал какие-то движения, напоминающие поцелуй, и старался ни о чем не думать и не вдыхать приторный запах духов. Это ему не удавалось. «Как можно назвать мужчину, продающегося за деньги?» — думал он.

Эмма отстранилась.

— Достаточно.

Что-то было не так. Ей и раньше не нравилось все, что было связано с постелью, но этот поцелуй… Раньше она по крайней мере всегда знала, что желанна. Теперь она не могла этого сказать.

Теодор неотрывно глядел на Эмму. Если бы он возжелал ее, все было бы проще. Но он совсем, ни капельки не хотел ее. Он хотел быть как можно дальше от этой спальни и от этой женщины.

— Разденься, — сказала она. На скулах у Теодора заиграли желваки, но он промолчал. Потом снял халат и бросил его на пол. Руки его расслабленно висели вдоль тела, а он пристально смотрел на нее. Что ж, теперь она могла видеть, что поцелуй не произвел на него никакого впечатления.

Весь ее прошлый опыт говорил, что мужчины любят обнаженное женское тело.

Она встала перед ним и медленно сняла пеньюар, бросив его на пол. Теодор не отрываясь следил за ней, а она — за ним. Потом стянула через голову сорочку. И вот они стояли обнаженные друг перед другом, но ни один не подходил ближе. Теодор окинул ее быстрым взглядом, и она заметила выражение неприязни, промелькнувшее на его лице. Сердце ее упало. И дело не в ее теле. Пусть ей двадцать восемь, но она знала, что выглядит великолепно, как в юности. Только груди чуть полнее.

Она вспомнила разговор, подслушанный, казалось, вечность назад.

«…Это имеет большое значение! Я не привык, как ты, валиться в постель с первой встречной,» — сказал тогда Теодор. И он не хотел ее. Что она могла с этим сделать?