Хокку заката, хокку рассвета - [6]

В вестибюле у старенького плазменного стенда с информацией для посетителей стоял Желтопузый. Высокий, худой китаец с ранней лысиной на лбу. Помахал мне рукой — приветливый, гад. И фальшивый, как партия ксерокопированных червонцев. Желтопузый — замдиректора, креатура самого министра. Все знают, что именно он будущий начальник Департамента. Все, кроме меня. Потому что я знаю больше. Через месяц министра уже не будет. А вслед за министром слетит и Желтопузый, слишком уж много недоброжелателей он успел нажить за полгода работы.

Я машу рукой в ответ, задерживаюсь у терминала, просматривая последний официоз по управлению и уже отходя, замечаю Отморозка. Если есть на свете человек, которого я ненавижу до колик в печенках — это он. Робот, олицетворение всего того зла, которое мне хочется раз и навсегда остановить.

Закрываю глаза, делаю глубокий вдох и, выдохнув свою ненависть, иду по широкому коридору, в котором толпятся посетители. Сегодня четверг. По четвергам сюда приводят стариков на оформление опеки. «Тебе пятьдесят? Уступи дорогу!» Слоган последней социальной рекламы по интернет-тиви. Теория социальной ответственности, будь она неладна. После пятидесяти ты отдаешь обществу слишком мало, чтобы оно тратило на тебя скупые остатки ресурсов. И либо плати несоразмерно большой налог, либо пусть твои дети оформляют опеку с лишением тебя всех прав. А если нет ни денег, ни детей — добро пожаловать в социальный хоспис.

Череда лиц: славяне, арабы, китайцы… Время, обгоняя себя, стирает разницу культур и национальностей. Старость, обгоняя время, объединяет всех общей бедой. Никому не хочется умирать. Пожилая женщина с рыжеволосой молоденькой внучкой — видать, дети отказались от опеки. Смотрит безучастно в потолок, думая о чем-то своем. Внучка слушает плеер — длинная иголка воткнута в ухо, одета модно, наверное, есть собственные деньги.

Старый сморщенный китаец с женой в окружении четырех одинаково одетых сыновей. На лацкане пиджака знак «Почетный железнодорожник России». Читает тонкий бумажный листок с иероглифами — перевод Закона о социальной опеке. Что-то тихо говорит жене. Один из сыновей, оторвавшись от стены, оглянулся по сторонам, и засеменил передо мной в дальний угол коридора. Остановился у поворота, вытащил короткую сигарету-минутку, торопливо задымил. Я тронул его за рукав и молча указал на табличку с перечеркнутой сигаретой. И свернул в узкий проход, перегороженный деревянными строительными кОзлами. Поднырнул под растяжку с картонкой, на которой на трех языках написано «Ремонт. Вход воспрещен» и направился к недокрашенной зеленой двери. Приложил большой палец к замку и, услышав, тихий щелчок, вошел внутрь.

Секретарша была на месте. Сидела в небольшом холле и просматривала электронную почту. Как всегда хороша. Как всегда неприятна. Грациозная змея, ползающая по твоему дому. Неужели я когда-то всерьез думал, что влюбился в нее?

— Через полчаса у вас посетитель, — не отрываясь от монитора, проинформировала она.

Вот же стерва, даже не поздоровалась. Ну и хрен с ней.

— Помню, — буркнул я. — На сколько дней лимита энергии осталось?

— Официально на восемь, но я могу попросить…

— Никого просить не нужно!

Я рявкнул так, что обычно невозмутимая, она вытаращила на меня глаза. Вот же черт, все-таки сорвался… Нервы сегодня — как никогда. Притворил за собой дверь, прислонился спиной… Вдох, задержка дыхания, выдох на счет десять. И еще раз. И еще. Снова выглянул в вестибюль и сказал уже спокойным деловым тоном:

— Один кофе сейчас и два чая, когда придет посетитель.

Время обгоняет себя,

вчерашним песком

утекая меж пальцев.

7

Те, кто остался

в мертвом пространстве,

собираются жить.

Черный Ягуар впервые в жизни опоздал на службу. На четыре минуты. Неудачно начался день. И весь он почти с самого начала пошел вкривь и вкось. Разговор с другом — мутный, путанный, страшный. Нападение ворон в ответ на молитву. Вороненок, с трудом поднятый на крест часовни. Женщина под колесами автобуса…

Но если бы на этом все заканчивалось — отметнул бы беду. Постарался бы забыть. Отмахнулся б от морока. Но дальше — служба. Ненавидит Черный Ягуар место своей службы. Трясет его от нее. Везде он чувствует себя человеком, а на службе — мелким мерзким ублюдком. И надо продержаться до момента получения заказа, обычно это не занимает и пяти минут. Но иногда и два часа проходит. Только бы сегодня побыстрее, только бы не сорваться. А потом легче — потом дорога к клиенту. И многое можно еще будет обдумать и решить. Но не сейчас. Нет-нет, не сейчас. Думать будем потом — теперь не время.

Департамент — самое мерзкое место, какое можно представить. Неуютное, мрачное, блеклое. Выплевок вырождающегося общественного механизма. Лживая контора, где люди кормятся надеждами, а получают тошнотворное пособие для мучительного существования. Давно известно, что эвтаназия — лучший способ облегчения мук. Своих и окружающих. Но почему, почему она должна быть добровольной? Давно пора узаконить смерть по принуждению. Что, интересно, думает об этом Лорд? Нет-нет, об этом все-таки позже…

Черный Ягуар проскочил, как можно скорее, раздвинувшуюся охотно прожорливую пасть двери. Где-то здесь, если верить Левкоеву, встроены телеуправлямые энцефаллографы. Так ли, нет — неизвестно. Но лучше не рисковать. Когда будет очередное обязательное обследование, можно будет принять заранее сингулин, он приведет в порядок мозговую деятельность. Если что не в порядке — сингулин это скроет от медиков. Но нельзя злоупотреблять подобными средствами — вызывают привыкание. Да и реакция после них не один день заторможенная.