Ходи осматриваясь - [41]

— А, Майя Гаевна. Простите, не узнал.

— Гришенька, милый, — запричитала та, — у нас беда! Милочку взяли в больницу. Она просила вам позвонить. Бедная девочка! Будто кто порчу наслал, так и сыпятся напасти разные.

— Тихо, Майя Гаевна. Успокойтесь. И объясните толком: что с ней, сердце?

— Какое там сердце! Бандюга к ней вломился. Спозаранку. Видно, не ведал, что хозяйка с дачи вернулась, хотел без помех квартиру обчистить. А тут Милочка дома. Ох, Гришенька, ее очень сильно избили! — Я на минуту точно дара речи лишился, выжал нечто похожее на стон и онемел. — Гриша… Григорий Сергеевич! Вы меня слышите?

— Слышу, — надсадно выдавил я наконец. — Вы знаете, как это произошло?

— Как не знать. Я-то как раз эту нечисть спугнула. Понимаете, я просыпаюсь ни свет ни заря, возраст, знаете ли. Вот и сегодня встала — шести не было. Вздумала ведро в мусоропровод вытряхнуть. Только вышла на площадку — вроде бы крик почудился. Я подошла к их двери. Притаилась: какой-то мужской голос послышался — что-то бубнит сердито. И вдруг опять вскрик. Я нажала на звонок — все сразу затихло. Я позвала: «Милочка! Милочка, это я». Слышу, возня началась. Кто-то как будто заругался. И тут Милочка как закричит истошно: «Майя Гаевна! Позвоните в милицию!» Я тогда как сумасшедшая в дверь забарабанила и ору: «Эй, вы там, слышите, сейчас милицию вызову!» И бегом к себе — звонить. Только набирать стала — дверь хлопнула. Удрал гаденыш, бандит проклятый. Потом уже милиция приехала. И «скорая помощь». Видели бы вы бедную девочку, Гришенька! Ой, не могу, слов нет.

Я слушал и все больше мрачнел. Что это: первые камешки разбуженной мной лавины? Но тогда почему Милочка? Полнейшая бессмыслица. Или действительно всего лишь незадачливый взломщик, нацелившийся на пустую квартиру и случайно оплошавший?

— Как он проник в дверь? — вклинился я в сетования Майи Гаевны.

Та запнулась, затем как-то растерянно проговорила:

— Я… я не догадалась спросить. И до расспросов ли было, Гришенька. Видели бы вы ее! Она все про Олечку лепетала. Беспокоилась очень. Ребенок-то у соседей по даче — обещалась скоро забрать. А тут такая беда.

— Я займусь этим, — сказал я. — Куда ее отвезли?

— Говорили, в районную нашу.

Я рассудил, что сломя голову мчаться в больницу не было никакого резону. Над пострадавшей, очевидно, все еще колдуют эскулапы. На всякий случай отыскал номер телефона и позвонил. Да, подтвердили мне, такую доставили; нет, палату назвать не могут, она пока в операционной. Я вконец расстроился — от самого слова «операционная» веяло чем-то пугающе серьезным.

Скомкав утренний туалет, я наскоро перекусил и поспешил в автосервис. День сулил напряженную беготню — без колес было тяжело обойтись. На счастье, машина ждала меня в полной форме. Беглый осмотр убедил, что поработали над ней на совесть. Ее даже предупредительно заправили — неожиданная любезность моего черноглазого мастера. Я искренне поблагодарил его, расплатился и покинул станцию. Хоть одно дело удачно сладилось.

Маячившая у перекрестка фигура гаишника внезапно надоумила наведаться в отделение милиции. Я прикинул маршрут и через двадцать минут оказался на месте. Дежурный капитан глянул в раскрытую перед ним амбарную книгу:

— На Мичуринском?.. Ага, вот. Не знаю только, есть кто сейчас из выезжавших по вызову. — Потом, вскинув голову, буркнул: — Ааа, вон… — И окликнул проходившего мимо молодого лейтенанта: — Крымов, это к тебе.

Лейтенант застопорил шаг, обратил ко мне удлиненное худощавое лицо и неожиданно пробасил:

— Да? А в чем дело?

— Это по поводу Мичуринского, — пояснил дежурный.

Я достал удостоверение. Юный страж порядка внимательно его изучил и, вернув, удивленно насупил белесые брови:

— Газета? Обычное происшествие, что вас в нем заинтересовало?

— Хотелось бы поговорить.

— Ладно, пойдемте.

Мы проследовали в небольшую комнату, почти пустую, если не считать потертой тумбочки и трех канцелярских столов с телефонами. Он деловито устроился за средним, указав мне на стул напротив, и как-то смешно подвигал слегка оттопыренными ушами.

— Ну, — произнес он нетерпеливо, всем своим видом точно подчеркивая, что не располагает избытком времени. — И какой прок газете от самой обычной попытки ограбления? Неудавшейся, замечу кстати.

— У меня интерес личного порядка. — Я ввел его в курс истории с исчезновением Бориса. — Поговорите с вашим коллегой, капитаном Трошевым.

Он ненадолго задумался. Потом разом оживился:

— Вот оно как… Считаете, что эти дела как-то стыкуются?

— А вы полагаете, что действовал простой домушник?

— Я ничего не полагаю, — недовольно парировал он. — Пока даже пообщаться с потерпевшей не удалось. Доктора предупредили, что допросить ее разрешат только завтра. И это в лучшем случае, если состояние позволит.

У меня упало сердце, и я с трудом выдавил:

— До того плохо?

— Досталось ей крепко, — признал он сочувственно. — Но я не врач. Не мне судить, насколько плохо. Внешне, конечно, впечатление тяжелое.

— И часто в вашей практике заурядные воры так лютуют?

— Всяко бывает, — протянул он неопределенно. — Но, согласен, странного здесь много чего. Наши квартирные взломщики и впрямь на рожон не лезут. Если напарываются на хозяев, то, как правило, стараются слинять. Хотя отморозки везде встречаются. Однако… — Он помедлил секунды три. — Опять же — маска… Тоже не вписывается как-то.