Хочу женщину в Ницце - [87]

– Зачем тебе этих англичан было так возвеличивать?

– Знай, я отмечаю только достойнейших из достойных. Лавры достались всем, в первую голову Спиридову и русским командирам: Клокачеву, Хметевскому и другим. Но главным героем Чесменского сражения матушка, по согласию со мной, назвала Грейга. Он был награжден орденом Святого Георгия 2-ой степени.

– Он же англичанин по происхождению?

– Да, англичанин, но именно по происхождению, сам же он считал себя евреем. Матушка пожаловала ему русское дворянство и родовой герб, а ещё до Чесмы её указом он был произведен из бригадиров в контр-адмиралы. Было это в апреле 70-го, но мы узнали об этом только в августе, уже после своей виктории.

– А тот русский, что поджег брандер?

– Ильин, что ли? Не только он, все четыре командира брандеров получили ордена Георгия 4-й степени и повышение по званию, а матросы – годовое жалование. Знаешь, у русского матроса одна беда – пьянство беспробудное. Деньги для них – зло! Быть бы и Ильину большим капитаном, да боюсь, прежде сопьется.

– На этом, я надеюсь, дорогой граф, ваши мытарства на Медитерране и Архипелаге завершились? Я была свидетелем, как вся Европа ликовала при упоминании фамилии человека, который так смело и искусно истребил турецкий линейный флот.

Алехан расплылся в довольной улыбке:

– Да, вызвали мы и ропот и великую молву!

Корилла подала Алехану его шелковые башмаки, украшенные камнями, и уже склонилась перед ним, желая помочь, но тот жестом остановил поэтессу и продолжил:

– Пожалуй, можно и закончить сие повествование о Чесме. Однако счел бы важным я поделиться с тобой ещё некоторыми размышлениями о минувших событиях.

– Извольте, граф, – ответила поэтесса, выпрямившись, надеюсь только, вы не станете меня больше пугать подробностями истребления турок? – Она вновь вернулась на своё место и уселась на кушетку, по-детски поджав под себя обнаженные ноги.

Своей мягкой и вкрадчивой манерой говорить Корилла умела располагать собеседника к доверительности. Сдержанные и плавные движения её рук вселили в Орлова умиротворенность и спокойствие.

– Именно о дипломатии и намеревался речь свою вести я. Чесменский бой прежде всего поразил ужасом город Смирну, известную и богатую своей торговлей. Вскоре получил я письма от европейских консулов, из которых узнал о европейских интересах, с которыми Россия должна будет считаться на Востоке. Русский флот тогда вдруг стал вызывать беспокойство у всех европейцев, поскольку препятствовал их торговле, сложившейся веками, а в Петербурге начали распространяться слухи о новых успехах нашего флота. Болтали, будто бы я уже и Дарданеллы взял. Но, как тебе известно, это была неправда. Для матушки, конечно, сей пролив имел огромное значение, ибо приближал мирный договор с Портою. Положение дел было таково, что находились мы в одном шаге от грандиозной виктории. Мы отрезали своим флотом Смирну, главного поставщика сирийского провианта для Константинополя. Архипелаг в значительной части был наш, уже более 20 островов были под нашим контролем. Надежда Константинополя на доставку продуктов через сухой путь из Малой Азии была зыбкой. Голод грозил столице османов, но блокаду, надо признать, мы начали неудачно. Совершенно неожиданно без моего приказа, не призвав Спиридова на помощь, адмирал Эльфинстон на корабле «Святослав» вдруг покинул нашу эскадру, блокировавшую Дарданеллы, и отошел к острову Лемнос. Положение усугубилось тем, что при подходе к Лемносу «Святослав» наткнулся на риф и сел на мель. Пришлось срочно отзывать от Дарданелл несколько судов для его снятия. Ничего из этого не вышло, и восьмидесяти пушечный гигант погиб. Я был страшно возмущен, тем более, что турки не дремали и, прознав о случившемся, бросили свои транспорты на прорыв блокады. Проскользнув Дарданеллы, они подошли к Лемносу и высадили там свои войска. Пришлось снять осаду крепости Пелари и покинуть остров. Оставить сие самоуправство безнаказанным я не мог. Я отправил Эльфинстона в Кронштадт и послал вдогонку донесение, требующее уволить его и отдать под суд. Императрица согласилась со мной в том, что таких людей, которые увлекаются и не соблюдают никакой последовательности, надобно относить к разряду сумасшедших. Кроме того, я заподозрил его в злоупотреблениях в отчете о суммах, выданных ему на чрезвычайные расходы. И несмотря на то, что его оправдали, службу в России Эльфинстону пришлось оставить. Вот так ожидания матушки нашей на Дарданеллы были обмануты. Только в октябре в Порт-Магон пришла к нам на подмогу эскадра адмирала-датчанина Арфа, которую императрица обещала нам прислать ещё летом. Так вообрази, дорогая, это чучело с порога известило меня, что подчиняться он намерен только императрице. Надменности был необычайной, даже осмелился мне дерзить! Так я велел не выдавать ему столовых денег и начал расследование о причинах его опоздания. Арф рассчитывал на защиту со стороны Никиты Панина, но просчитался и вскорости попросил меня отпустить его в Петербург. Я без сожаления выполнил его просьбу, а матушку в своем донесении упросил, чтобы более иностранцев мне не присылала. Пришедшая с Арфом эскадра влилась в наш флот. Для зимовки нами был выбран остров Парос. В ноябре я передал командование флотом адмиралу Спиридову и с Федором отплыл в Ливорно. Признаюсь тебе, тогда меня сильно лихорадка била. Страдал я невыносимо и намерен был брата моего Дунайку, при котором вся канцелярия наша находилась, отправить на доклад к императрице, но болезнь и карантин его задержали в Мессине, и я взял намерение и сам поехал в Петербург, чтобы дать хотя бы словесное объяснение, коли никаких письменных дел при себе не имел. Приближалась весна, и медлить было нельзя, по распутице до Петербурга было бы не добраться.