Хочу женщину в Ницце - [101]

У Орлова снова пересохло горло, и он выпил ещё вина, заранее предвидя очередной неодобрительный взгляд своей возлюбленной.

– Так чем же он сумел так привлечь ваше внимание?

– Осмелюсь признаться, – Алехан сделал паузу, – разговор зашел о женщинах, да простит меня, простолюдина, сиятельнейшая Корилла Олимпийская.

Алехан попытался сохранить игривый тон, но собеседница остановила его властным жестом.

– Снова о женщинах – ему же тогда все сорок пять было, а то и больше! Лгал, небось, сеньор по своему обыкновению!

– Не знаю точно, но постарел он сильно. Будучи в Петербурге, он выглядел весьма моложаво.

– Так чем он вас так потешил?

– Разговор касаем был только уха мужского, и обидеть тебя таким манером не решусь. Сей повеса позволял себе игривый тон, поведав о своем всяческом беспутстве.

– Граф, это очень хорошо, что вы так деликатны, но уверяю Вас, что я не отвечу презрением, если вы будете искренни.

– Если уж вы так настаиваете и время терпит, то извольте, любезный друг, я изложу историю, как было. Дело в том, что Джакомо Казанова приехал к нам в Петербург именно зимой, после двух месяцев пребывания в Риге и оставался в России целых девять месяцев, никак не меньше. Жил он на улице Миллионной. Погода наша, как назло, не баловала его совсем – за весь 65-й год не выпало ни одного погожего дня. Посетил он и Москву, родину мою. Сравнивая Петербург с Москвой, он отмечал, что люди у нас в Москве покладистее, а женщины красивее, нежели в Петербурге. Удивительно мне было слышать от него, что жители Петербурга, якобы, все поголовно были лишены душевной чувствительности. В Москве, считал он, все иначе. Дело, конечно, спорное. Благодаря множеству рекомендаций он находил в России отменный прием. Пожалуй, единственное, что он отмечал положительного у петербуржцев, так это то, что кроме французского все образованные люди ещё и по-немецки объясняться могли. Возможно, говорил он это от великодушия.

– Так что же он о женщинах своих рассказывал?

Алехан не торопясь доел куропатку и глотнул сладкой воды, заставляя Кориллу томиться ожиданием.

– Ну, ты охочая до пикантных подробностей, я скажу! Всегда направишь рассказ мой в нужное русло!

Корилла звонко засмеялась, демонстрируя графу свое расположение, и расположилась в ожидании подробного рассказа.

– Ах, да, о женщинах, конечно, хотя, как я понял, галантные похождения поначалу не особо занимали Казанову. Конечно, он посещал места массовых увеселений и играл в карты, ходил на охоту, в оперу. Мы в Петербурге с ним и свели знакомство, но помню, лишь однажды он посетил наши пригородные резиденции и императрицу. Рассуждения Казановы сводились к тому, что Петербург наш – это колония дикарей, переселенных в европейский город по прихоти царя нашего Петра Великого, чьи архитекторы создали подражание европейскому городу. Даже в нашей императрице женской красоты он не усмотрел.

– Граф, прошу тебя, не тяни, ты же обещал историю про женщину! – торопила Алехана поэтесса.

– Да, да, непременно о женщине. Впрочем, не припомню, о ком, – он пожал плечами, и удивление с его лица долго не сходило, пока он наконец не вспомнил, о ком конкретно хотел поведать. – Ах, да-да, – улыбнулся он наконец. – Казанова водил знакомство с моим родственником, молодым гвардейцем по имени Степан Зиновьев. Степан рассказывал, что Казанова искал новых впечатлений и, хотя не был любителем мужских однополых отношений, имел галантные похождения с молодыми братьями Луниными. Младший из них – блондинчик, тоненький, словно девица, считался по слухам интимным другом господина Теплова, секретаря кабинета. Похоже было на то, что зрелище сапфической любви доставляло Казанове большое удовольствие. Я ещё раз повторяю, что Джакомо тогда не ставил свои интимные отношения превыше всего, а посему и рассказ мой будет касаться лишь случая, который нам поведал сам известный соблазнитель. Так вот, Зиновьев, о котором я тебе только что говорил, был вместе с нашим героем в Екатеринингофе и там-то, по его собственным словам он увидал удивительной красоты юную крестьянку, лет не более тринадцати. Наш венецианский соблазнитель попытался было к ней приблизиться, но та умчалась к себе в избу, или, как он сам их называл, в «хижину». Казанову поразил облик этой девушки, чью красоту он позже сравнивал с совершенным образом Психеи, которую когда-то увидал среди статуй виллы Боргезе здесь в Италии. Мой Зиновьев, переговорив с её отцом, сообщил своему приятелю, что родители готовы продать их дочь иностранцу за 100 рублей.

– Как это? – от неожиданности Корилла поперхнулась соком и чуть было не залила себе платье. – Что значит продать?!

– Нашим законом это не возбранялось, – совершенно спокойно ответил Алехан. – Составив купчую с её родителями и заверив документ двумя свидетелями: его кучером и слугой, Казанова приобрел право на полное владение девицей, и она перешла в его собственность.

– Да что же это за варварство такое?! – выкрикнула в сердцах поэтесса. – Как такое может быть? И что же, она и спать с ним была должна, и прислуживать ему?

Граф несколько смущенно ответил:

– Именно так.