Хочу отдохнуть от сатиры… - [8]

В наши дни, ведь, джентльмены

Стали редки до смешного.

1911

V

Штиль

Море дремлет… Солнце стрелы

С высоты свергает в воду,

И корабль в дрожащих искрах

Гонит хвост зеленых борозд.

У руля на брюхе боцман

Спит и всхрапывает тихо.

Весь в смоле, у мачты юнга,

Скорчась, чинит старый парус.

Сквозь запачканные щеки

Краска вспыхнула, гримаса

Рот свела, и полон скорби

Взгляд очей – больших и нежных.

Капитан над ним склонился,

Рвет и мечет и бушует:

«Вор и жулик! Из бочонка

Ты стянул, злодей, селедку!»

Море дремлет… Из пучины

Рыбка-умница всплывает.

Греет голову на солнце

И хвостом игриво плещет.

Но из воздуха, как камень,

Чайка падает на рыбку —

И с добычей легкой в клюве

Вновь в лазурь взмывает чайка.

1911

У Нарвского залива

Я и девочки-эстонки

Притащили тростника.

Средь прибрежного песка

Вдруг дымок завился тонкий.

Вал гудел, как сто фаготов,

Ветер пел на все лады.

Мы в жестянку из-под шпротов

Молча налили воды.

Ожидали, не мигая,

Замирая от тоски.

Вдруг в воде, шипя у края,

Заплясали пузырьки!

Почему событье это

Так обрадовало нас?

Фея северного лета,

Это, друг мой, суп для вас!

Трясогузка по соседству

По песку гуляла всласть…

Разве можно здесь не впасть

Под напевы моря в детство?

1914, Гунгербург

Силуэты

Вечер. Ивы потемнели.

За стволами сталь речонки.

Словно пьяные газели,

Из воды бегут девчонки.

Хохот звонкий.

Лунный свет на белом теле.

Треск коряг…

Опустив глаза к дороге, ускоряю тихий шаг.

Наклонясь к земле стыдливо,

Мчатся к вороху одежи

И, смеясь, кричат визгливо…

Что им сумрачный прохожий?

Тени строже.

Жабы щелкают ревниво.

Спит село.

Темный путь всползает в гору, поворот – и все ушло.

1914, Ромны

Возвращение

Белеют хаты в молочно-бледном рассвете.

Дорога мягко качает наш экипаж.

Мы едем в город, вспоминая безмолвно о лете…

Скрипят рессоры и сонно бормочет багаж.

Зеленый лес и тихие долы – не мифы:

Мы бегали в рощах, лежали на влажной траве,

На даль, залитую солнцем, с кургана, как скифы,

Смотрели, вверяясь далекой немой синеве…

Мы едем в город. Опять углы и гардины,

Снег за окном, книги и мутные дни —

А здесь по бокам дрожат вдоль плетней георгины,

И синие сливы тонут в зеленой тени…

Мой друг, не вздыхайте – здесь тоже не лучше зимою:

Снега, почерневшие ивы, водка и сон.

Никто не придет… Разве нищая баба с клюкою

Спугнет у крыльца хоровод продрогших ворон.

Скрипят рессоры… Качаются потные кони.

Дорога и холм спускаются к сонной реке.

Как сладко жить! Выходит солнце в короне,

И тени листьев бегут по вашей руке.

1914, Ромны

«…Еле тлеет погасший костер…»

Еле тлеет погасший костер.

Пепел в пальцах так мягко пушится.

Много странного в сердце таится

И, волнуясь, спешит на простор.

Вдоль опушки сереют осины.

За сквозистою рябью стволов

Чуть белеют курчавые спины

И метелки овечьих голов.

Деревенская детская банда

Чинно села вокруг пастуха

И горит, как цветная гирлянда,

На желтеющей зелени мха.

Сам старик – сед и важен. Так надо…

И пастух, и деревья, и я,

И притихшие дети, и стадо…

Где же мудрый пророк Илия?…

Из-за туч, словно веер из меди,

Брызнул огненный сноп и погас.

Вы ошиблись, прекрасная леди, —

Можно жить на земле и без вас!

1922

Над морем

      Над плоской кровлей древнего храма

Запели флейты морского ветра.

Забилась шляпа, и складки фетра

В ленивых пальцах дыбятся упрямо.

      Направо море – зеленое чудо.

Налево – узкая лента пролива.

Внизу безумная пляска прилива

И острых скал ярко-желтая груда.

      Крутая барка взрезает гребни.

Ныряет, рвется и все смелеет.

Раздулся парус – с холста алеет

Петух гигантский с подъятым гребнем.

      Глазам так странно, душе так ясно:

Как будто здесь стоял я веками,

Стоял над морем на древнем храме

И слушал ветер в дремоте бесстрастной.

1913, Porto Venere. Spezia

Из цикла «Война»

Репетиция

Соломенное чучело

Торчит среди двора.

Живот шершавый вспучило, —

А сбоку детвора.

Стал лихо в позу бравую,

Штык вынес, стиснул рот,

Отставил ногу правую,

А левую – вперед.

Несусь, как конь пришпоренный:

«Ура! Ура! Ура!»

Мелькает строй заморенный,

Пылища и жара…

Сжал пальцы мертвой хваткою,

Во рту хрустит песок,

Шинель жжет ребра скаткою,

Грохочет котелок.

Легко ли рысью – пешему?

А рядом унтер вскачь:

«Коли! Отставить! К лешему…»

Нет пафоса, хоть плачь.

Фельдфебель, гусь подкованный,

Басит среди двора:

«Видать, что образованный…»

Хохочет детвора.

1923

Пленные

У «Червонного Бора» какие-то странные люди.

С Марса, что ли, упали? На касках сереют чехлы,

Шинелями, как панцирем, туго затянуты груди,

А стальные глаза равнодушно-надменны и злы.

Вдоль шоссе подбегают пехотные наши михрютки:

Интересно! Воюешь, – а с кем, никогда не видал.

Тем – табак, тем – краюшку… Трещат и гудят прибаутки.

Люди с Марса стоят неподвижнее скал.

«Ишь, как волки!» – «Боятся?» – «Что сдуру трепать языками…

В плен попал, – так шабаш. Все равно что воскрес…»

Отбегает пехота к обозу, гремя котелками.

Мерно двинулись каски к вокзалу под темный навес.

1923

Письмо от сына

Хорунжий Львов принес листок,

Измятый розовый клочок,

И фыркнул: «Вот писака!»

      Среди листка кружок-пунктир,

      В кружке каракули: «Здесь мир»,

      А по бокам: «Здесь драка».

В кружке царила тишина:

Сияло солнце и луна,

Средь роз гуляли пары,

      А по бокам – толпа чертей,

      Зигзаги огненных плетей

      И желтые пожары.