Хочу, чтобы ты меня любила - [2]

Внезапно профессор затормозил. Миссис Кхань уперлась рукой в приборную доску и приготовилась к тому, что ее опять назовут этим именем, но профессор лишь развернул машину на сто восемьдесят градусов, а когда они поехали в нужном направлении, спросил укоризненно: «Почему ты не сказала, что мы едем не туда?» Глядя, как на всех светофорах перед ними, точно по волшебству, загорается зеленый, миссис Кхань вдруг осознала, что не может ответить на этот вопрос даже себе.

На следующее утро, когда миссис Кхань готовила поздний завтрак их старшему сыну, который решил навестить родителей, в кухню вошел профессор, умытый и чисто выбритый. Он уселся за стол, раз-вернул газету и принялся выборочно читать заголовки. Только после того как он закончил, она стала рассказывать ему о событиях вчерашнего вечера. Он просил ее сообщать обо всех странностях в его поведении, и она уже дошла до эпизода с песней, когда ее остановил поникший вид мужа.

— Ничего страшного, — сочувственно сказала она. — Ты ни в чем не виноват. — Но ты представляешь меня на танцплощадке? В моем-то возрасте… — Профессор скатал газету и для убедительности пристукнул ею по столу. — И в моем состоянии…

Достав из кармана рубашки маленький голубой блокнотик, профессор удалился в патио, чтобы записать свой очередной промах, и тут пришел Винь. Он работал санитаром в окружной больнице и после ночной смены еще не успел снять свою зеленую форму — хоть и свободная, она не скрывала его рельефных мускулов. Ах, если бы он заглядывал к родителям так же часто, как в спортзал! — подумала миссис Кхань. В глубокую ложбинку на груди сына она легко могла бы вложить ладонь, а ее ноги в самом толстом месте были тоньше его бицепсов. Он вынул из-под мышки объемистый пакет в грубой почтовой бумаге и прислонил его к шпалере за спиной отца.

Профессор сунул блокнот в карман и указал ручкой на пакет.

— Это нам? — спросил он. Пока миссис Кхань ставила на столик яйца по-бенедиктински, Винь развернул упаковку и показал им картину в тяжелой золоченой раме, вызывающей в памяти Европу девятнадцатого века.

— Обошлась мне на Донгкхой в сотню долларов, — сказал он. На днях он вернулся из Сайгона, куда ездил в отпуск. — А рама здешняя — там дешевле, но тащить не хотелось.

Профессор наклонился к картине и прищурился.

— Было время, когда эта улица называлась Тудо, — грустно заметил он. — А еще раньше рю Катина.

— Я надеялся, что ты вспомнишь, — сказал Винь, усаживаясь за столик рядом с матерью. Миссис Кхань могла определить, что на картине нарисована женщина, причем левый глаз у нее зеленый, а правый — красный, но гораздо более странными выглядели ее плоские руки и туловище. Художник изобразил ее похожей не столько на реального человека, сколько на куклу, вырезанную из бумаги и приклеенную к объемному стулу.

— В одном новом исследовании установили, что картины Пикассо способны стимулировать таких, как Ба.

— Неужели? — Профессор протер очки салфеткой. Миссис Кхань уже привыкла к зрелищу, которое видела сейчас у него за спиной: над их задним двором маячил полукруглый съезд с автострады, по которой Винь должен был вернуться к себе в Лос-Анджелес, в часе пути от их дома. Порой ее сыновья проводили здесь целые дни, определяя марки и модели проезжающих мимо автомобилей, словно орнитологи, подмечающие разницу между юнко и воробьями. Но это было давным-давно, подумала она, а теперь Винь — гонец, которого отрядили к ним пятеро остальных детей.

— Мы считаем, что тебе надо уйти из библиотеки, Ма, — сказал он, взявшись за нож и вилку. — Будем каждый месяц присылать вам деньги — столько, чтобы хватило на все счета. Ты и домработницу сможешь нанять себе в по-мощь. И садовника!

Миссис Кхань сама спланировала свой садик и прекрасно обходилась в нем без всяких помощников. По периметру росла хурма, а в центре, окаймленном подковообразной лужайкой, были разбиты пышные клумбы с бледно-зеленым кориандром, душистым базиликом и тайским чили. Она приправи-ла свою яичницу тремя щепотками перца, сделав паузу, чтобы в ее голосе не проскользнуло раздражение, и только потом сказала:

— Я люблю возиться в саду.

— Садовники-мексиканцы много не берут, Ма. А помощь тебе все равно понадобится. Ты должна быть готова к худшему.

— Нам приходилось гораздо хуже, чем вам, — огрызнулся профессор. — Мы готовы ко всему.

— И я еще не такая старая, чтобы увольняться, — добавила миссис Кхань.

— Не упрямься. — Винь говорил совсем не как тот парень, который в четырнадцать лет вдруг стал чужаком в родном доме и принялся тайком убегать по ночам к своей девушке, американке, красившей ногти в черный цвет, а волосы в фиолетовый. Профессор пресек его ночные вылазки, заколотив окна гвоздями, но Винь решил эту проблему, удрав вместе с девушкой и женившись на ней вскоре после окончания средней школы. «Я люблю ее! — кричал Винь матери по телефону из Лас-Вегаса. — Но что ты в этом понимаешь!» Миссис Кхань выдали замуж по договоренности между женихом и ее отцом, и порой она жалела, что рассказала об этом сыну.

— Эта зарплата тебе не нужна, — сказал Винь. — А вот Ба ты дома понадобишься.