Хмельницкий. Книга вторая - [153]

В памяти Владислава возникла давно забытая картина: львовский рынок, огромная толпа львовян, иезуитского духовенства и… пихтовая плаха, возле которой в красной мантии — палач! Какая неприятная аналогия!.. Снова казнь. Юноша, студент иезуитской коллегии, вырывает из рук палача обреченного на смерть валаха и именем малолетнего королевича спасает его! И вот он снова добивается встречи с королевичем Яном-Казимиром!..

— Его величество король велел просить его! — приказал коронный гетман.

Королевича Яна-Казимира не было на этом торжественном приеме во дворце. Король вынужден был принять казака вместо брата. Ведь в этот день старшины реестрового казачества оказали такую услугу Короне! Они выдали бунтовщиков вместе с Сулимой…

Король встал. Его по-настоящему заинтересовало, зачем срочно понадобился бывшему студенту иезуитской коллегии его брат. Тем более что этот бывший студент коллегии сейчас известный в своем краю сотник казацких войск, уважаемый коронным гетманом.

25

Сам Конецпольский и позаботился о том, чтобы гости короля, сенаторы, шляхтичи свободно пропустили сотника к хозяину, к королю.

Сотник Чигиринского полка в походном жупане, при боевом оружии проходил между сенаторами, высоко подняв голову. Еще в дверях снял шапку, взял ее в левую руку, которая одновременно придерживала и дамасскую саблю на кованном серебром отцовском ремне, и направился к королю под нежный звон шпор. Хмельницкий решительно подошел к королю и, по-рыцарски опустившись на одно колено, торжественно приподнял и поцеловал полу его праздничного платья.

— Вашему королевскому величеству сердечное и искреннее уважение от приднепровского казака! Осмеливаюсь я, недостойный, просить его милость любимого вашего брата, королевича Яна-Казимира, быть моим ходатаем и просить…

— Пан сотник может встать, — произнес король. — О чем хотел просить меня пан сотник?

Богдан поднялся. Посмотрел в глаза королю. В том взгляде казака горела мольба, обращенная к всесильному. Она была настолько искренней, что за нею могла последовать только ненависть.

— Ваше королевское величество! Во власти короля Речи Посполитой покарать виновных! Но и Креон не мог придумать большего наказания для Полиника, отказав ему в праве захоронения! Король Речи Посполитой тоже может отказать в захоронении… Но может избавить от смерти полковника Ивана Сулиму и его ослепленных воинским пылом товарищей! Это…

— Однако… — вмешался было сенатор Збаражский.

Король сурово и гневно посмотрел на сенатора, и тот умолк. Потом перевел взгляд на Конецпольского. Разве Владислав не знает заслуг казачества? Вспомнить хотя бы одно только Хотинское сражение, когда казаки героически сражались не на жизнь, а на смерть, помогая Владиславу отражать страшное нашествие турок! Казак Сулима не щадил тогда жизни в борьбе за честь королевича!

— О, прошу ваше королевское величество… К сожалению, судьи руководствовались знаменитыми статьями Каролины! — патетически объяснил сенатор Збаражский.

— Как король, уважаемый пан сенатор, я имею право миловать, невзирая на статьи Каролины… Да и сам Карл Пятый не существует уже почти целое столетие, оставив человечеству этот… человеконенавистнический закон…

Коронный гетман понял, что король крайне разгневан. Он окинул быстрым взглядом гостей, ища нужных ему знатоков права. Но их не оказалось поблизости: очевидно, испугались королевского гнева и немилости коронного гетмана. Выступил только Томаш Замойский. Да и то не в защиту судей.

— Ваше величество! В живых остались только двое, пятеро казнены четвертованием.

— Милую, как король, данной мне властью при коронации! Одного дарю сенатору Замойскому, а второго…

— Второй — турок, выкрест по имени Назрулла, — поспешил Збаражский, стараясь угодить королю.

Вдруг сбоку подошел турецкий посол, и сам коронный гетман перевел королю:

— Па-ан по-осол султана просит передать ему этого турка, яко презент от вашего величества короля. Речи Посполитой.

— Так бендзе! — завершил король, положив дрожавшую от гнева руку на плечо Богдану. Словно этих двоих он дарил ему. — Правосудие, уважаемый пан Хмельницкий, действует в Речи Посполитой, как и в других государствах, не считаясь даже с заслуживающими внимания советами и милостями короля. Die Juristen sind bose Christen![58] Статьи Каролины! — не скрывая сожаления, но и злой иронии, сказал король чигиринскому сотнику.

— Кто второй? — спросил Богдан у Замойского, после того как низко поклонился королю, благодаря его за человечность и беспристрастность.

Замойский не знал, хотя и согласился взять на свою сенаторскую совесть одного из помилованных королем казацких бунтовщиков. К нему наклонился Збаражский:

— Кажется… полковник Скидан, который дал заковать себя по собственной воле, подчеркнув свою солидарность с теми, кто разрушил Кодацкую крепость.

— Второй мой подзащитный, ваше величество, полковник Скидан. Он по собственной воле отдал себя в руки правосудия, — спокойно сказал Замойский королю.

Король в тот же миг будто и забыл об этом страшном событии, когда даже его вмешательство не спасло запорожских старшин. Жестом руки он предложил присутствующим продолжать беседу. На казацких полковников, выдавших ему теперь уже казненных отважных разрушителей Кодака, даже не взглянул. Король обратился к Конецпольскому: