Хлеб наш солдатский - [7]

Я уловил в голосе Антонова тревогу.

— Благодушие во все времена не приносило ничего хорошего, — продолжал он. — Страшный враг — это благодушие. Обезоруживает оно. Не заражены ли и мы им?

Хотел сказать: кое-кто из нас? На днях пришел на занятия в роту. Взводный рассказывает бойцам о материальной части танка. Объяснил все и спрашивает, понятно ли. Гомон: все понятно! После занятий остановил одного красноармейца и вопросик ему по только что изученной теме. Ни в зуб ногой! Другой вопрос. Опять ни малейшего представления! «Почему же ты, говорю, не признался, что не запомнил ничего?» Что, вы думаете, он ответил? «Зачем он мне, этот танк? С детства машин боюсь». Снова спрашиваю: «Как же воевать будешь? Ведь тебе танк доверят». Удивленно смотрит на меня: «Воевать? С кем? Мы воевать не собираемся». Вот как: не собираемся, и все! Это и есть благодушие. Бороться с ним надо беспощадно. Ну вот, кажется, мы и пришли. Желаю удачи!

Какой удачи — этого, признаться, я так и не понял.

Комиссар корпуса Роман Павлович Бабийчук принял меня радушно:

— Отлично, отлично! Заждались вас. Прямо, как говорится, с корабля на бал, — весело говорил он, пожимая мне руку. — На днях — в лагеря. Не пугаетесь новой работы?

Спросил, где семья, дети, как устроены, где разместился я сам. Затем разговор зашел о делах в полку. Все, что говорил комиссар корпуса, мне было знакомо. Я с каким-то внутренним удовлетворением отметил, что мысли комиссара и командира полка о необходимости самым серьезным образом прививать личному составу чувство обостренного отношения к событиям, происходящим в мире, повышать бдительность, готовить их к трудным испытаниям во многом схожи. Разница разве только в словах, какими эти суждения высказаны.

Уходя от комиссара, я не знал и думать не мог о том, что следующая встреча с ним состоится не скоро и в довольно необычной обстановке. Буквально через несколько недель началась война. 30 июня 1941 года один из батальонов полка вступил в первый оборонительный бой.

* * *

В жизни человека бывает немало событий, которые остаются в памяти на многие годы. Немало их было и в моей жизни. Но первый бой… танковый бой! О нем трудно рассказать, еще труднее — написать о нем. Как сейчас вижу эту грохочущую, изрыгающую огонь лавину металла, расчерченную крестами, которая двигалась на нас. Могли ли немногим более десятка танков Т-34 противостоять ей?

Вижу закопченное лицо водителя Николая Медведева, слышу его тревожный голос: «Нас обошли, товарищ комиссар».

— Ничего. Ударим с тыла. Потом прорвемся к своим.

Фашистский танк появился перед нами неожиданно, вырвавшись из-за деревьев. Я еще не успел решить, как действовать, а Медведев уже направил свою машину в борт вражеской стальной громадины. Через несколько мгновений нас тряхнуло с такой силой, что, казалось, не только экипаж не выдержит, но и машина должна была бы разлететься вдребезги. После секундного замешательства я спросил водителя, может ли наш танк двигаться.

— Полный порядок! — крикнул Николай.

Наш танк несколько метров пятился назад. И вот мы уже видим, как вражеская машина без одной гусеницы кружится на месте. Медведев разворачивает танк. Теперь надо пробиться к своим…

Полковник Антонов встретил нас у небольшого леса, по-хозяйски обошел вокруг танка, придирчиво осмотрел его со всех сторон.

— Боевое крещение, значит, — говорит нам. — А танков осталось раз, два и обчелся. Будем отходить. Таков приказ.

Несколько дней мы вместе с другими частями отходили. И только в районе Холма заняли оборону. Оставшиеся танки были врыты в землю — получилось что-то вроде дотов. Установили пулеметы, надежно окопались. С утра до вечера я ходил по блиндажам и окопам. Поговорить с красноармейцами и сержантами было о чем. Главное же, надо было разъяснить причину временных неудач наших войск, убедить, что, как говорится, не так страшен черт, как его малюют, что фашистов можно и нужно бить.

Как-то зашел к полковнику. У того находился начальник штаба капитан Макеев. Оба склонились над разостланной на столе картой.

— По берегу Ловати фашисты, по данным разведки, концентрируют технику, живую силу, — сказал командир полка, прочерчивая линию, обозначавшую передний край немецких войск. Повернувшись ко мне, он спросил: — Как настроение людей?

Я рассказал о беседах с бойцами, о своих наблюдениях. Антонов молча выслушал.

— Злость, ненависть к врагу, жгучую ненависть надо воспитывать у каждого красноармейца и командира. Без ненависти к фашистам нельзя победить. Что они творят, сволочи, на нашей земле! Сердце кровью обливается… А воевать мы научимся, и побеждать сильного врага научимся…

Слушая командира полка, я подумал, что действительно мы еще не пробудили в каждом воине священную ненависть к захватчикам, к врагу, который сеет смерть на нашей земле, кровью заливает города и села, мучает женщин, стариков, детей. Решил в этот же вечер порекомендовать политработникам, коммунистам провести беседы с личным составом. В газетах и в передачах по радио было немало фактов зверских издевательств оккупантов над советскими людьми на временно захваченной территории, приходили письма от родных и близких бойцов, в которых рассказывалось о бесчеловечных преступлениях, творимых фашистами в занятых ими городах, селах, деревнях.