Хладнокровное убийство - [37]

Но эта неприятная мысль сразу исчезла, едва Дик, подмигнув и игриво ударив его в грудь, сказал:

– Конечно, дружище. Я с тобой. Всецело.

* * *

Было три часа ночи, вновь звонил телефон. Правда, время не имело значения. Эл Дьюи все равно не спал, равно как и его жена Мэри и сыновья Дьюи, девятилетний Пол и двенадцатилетний Элвин Адамс Дьюи-младший. Разве можно заснуть в доме – скромном одноэтажном коттедже, – где всю ночь с перерывами в несколько минут трезвонит телефон? Вылезая из кровати, Дьюи пообещал жене: «На этот раз я нарочно плохо положу трубку». Но он не посмел сдержать обещание. Звонили алчущие новостей репортеры, потенциальные юмористы или теоретики («Эл? Слушай, брат, а я ведь разобрался в этом деле. Это самоубийство и убийство. Я случайно узнал, что у Герба были финансовые затруднения. Он сильно поиздержался. Поэтому что он делает? Он берет эту крупную страховку, стреляет в Бонни и детей, а потом убивает себя бомбой. Ручной гранатой, начиненной картечью»), или анонимщики со склонностью к кляузничеству («Вы знаете Л.? Эмигрантов? Тех, что нигде не работают, а сами закатывают шикарные приемы, коктейли подают. Откуда такие деньги? Я не удивлюсь, если они приложили руку к этому делу Клаттеров»), или задыхающиеся от волнения дамы, встревоженные слухами и сплетнями, от которых просто не было спасения («Элвин, я вас знаю с тех пор, как вы были ребенком. И хочу, чтобы вы мне прямо сказали, что правда, а что нет. Я любила и уважала мистера Клаттера и просто отказываюсь верить, что этот человек, этот христианин… Отказываюсь верить, что он бегал за женщинами…»). Но в основном звонили ответственные местные жители, желавшие помочь следствию («Я хотел спросить, вы уже расспрашивали подружку Нэнси, Сью Кидвелл? Я разговаривал с ней, и девочка сказала одну вещь, которая меня поразила. Она сказала, что, когда они с Нэнси в последний раз говорили по телефону, Нэнси сказала, что мистер Клаттер сильно не в духе. И в таком состоянии он был последние три недели. Нэнси думала, что он чем-то сильно озабочен, настолько, что даже начал курить…»). Или же звонили те, с кем Дьюи был связан по службе – представители закона, шерифы других округов («Может, в этом что-то есть, а может, и нет, но тут один бармен говорит, что подслушал, как двое приятелей обсуждали это дело в таких словах, будто имеют к нему непосредственное отношение…»). И несмотря на то, что ни один из этих звонков пока еще не принес ничего, кроме дополнительной работы для следователей, всегда оставался шанс, что следующий окажется, как выразился Дьюи, «тем счастливым звонком, который сорвет завесу неизвестности».

На этот раз, сняв трубку, Дьюи немедленно услышал:

– Я хочу признаться.

Элвин сказал:

– Простите, с кем я разговариваю?

Звонивший повторил свою первую фразу и добавил:

– Это сделал я. Это я их всех убил.

– Ясно, – сказал Дьюи. – А теперь, может быть, вы сообщите свое имя и адрес…

– Э, нет, так не пойдет, – сказал человек негодующим, сиплым от пьянства голосом. – Я не собираюсь ничего вам сообщать. Сначала вы вышлете награду, а потом я вам скажу, кто я такой. Это окончательное условие.

Дьюи повесил трубку и вернулся в постель.

– Нет, милая, – сказал он. – Ничего интересного. Просто очередной пьяница.

– Чего он хотел?

– Желал сделать признание. Только чтобы сначала мы прислали ему вознаграждение. – Канзасская газета «Хатчинсон ньюс» предложила тысячу долларов за информацию, способствующую раскрытию преступления.

– Элвин, ты опять закуриваешь? Ну Эл, разве нельзя хотя бы попытаться заснуть?

Но Элвин был слишком взвинчен, чтобы спать, даже если бы можно было заставить телефон замолчать; слишком раздражен и измучен. Ни одна из его «ниточек» не вела никуда, кроме разве что кривого проулка, заканчивающегося совершенно гладкой стеной. Бобби Рапп? Детектор лжи вычеркнул Бобби из списка подозреваемых. И мистер Смит, фермер, который завязал веревку таким же узлом, каким пользовался убийца, – он тоже не подходил, поскольку выяснилось, что в ночь преступления он был в Оклахоме. Оставались еще Джоны, отец и сын, но они тоже представили твердое алиби. «Итак, – подвел итог Гарольд Най, – в результате мы имеем хорошее круглое число. Ноль». Даже розыски могилы Нэнсиного кота ничего не дали.

Однако кое в чем все-таки повезло. Во-первых, перебирая одежду Нэнси, миссис Элейн Селсор, ее тетя, нашла засунутые в носок туфли золотые наручные часы. Во-вторых, миссис Хелм в сопровождении агента Канзасского бюро расследований внимательно осмотрела все комнаты на ферме «Речная Долина». Была надежда, что она вдруг заметит какую-то перестановку или пропажу, и она заметила. Это случилось в комнате Кеньона. Миссис Хелм все смотрела и смотрела, все ходила и ходила кругами по комнате, поджав губы, и все трогала и трогала разные предметы – старую бейсбольную перчатку Кеньона, его грязные рабочие сапоги, его осиротевшие очки. И все время шептала:

– Чего-то не хватает, я это чувствую. Я в этом уверена, но чего – не соображу. – Потом сообразила: – Радио! Где маленький приемник Кеньона?

Эти два события вынуждали Дьюи вновь вернуться к версии «обычного ограбления». Уж наверное, часы не сами закатились в туфлю Нэнси? Вероятно, она, лежа в темноте, услышала что-то подозрительное – шаги или голоса, решила, что в дом влезли воры, и поспешила спрятать часы, подаренные отцом, потому что очень ими дорожила. Что касается радио, серого портативного приемника «Зенит», то тут не было никаких сомнений: он пропал. Но все равно Дьюи не мог согласиться с тем, что четыре человека были убиты ради такой несуразной добычи – нескольких долларов и радиоприемника. Это не согласовывалось с созданным им образом убийцы – или, вернее, убийц: Дьюи и его коллеги твердо решили употреблять этот термин во множественном числе. Мастерское осуществление преступного замысла неопровержимо доказывало, что по крайней мере один из преступников обладал невероятным запасом хладнокровной хитрости и был – должен был быть – слишком умен для того, чтобы совершить убийство без разумного повода. К тому же кое-какие детали укрепили уверенность Дьюи в том, что хотя бы один из убийц был неравнодушен к жертвам и испытывал к ним, даже в момент убийства, какую-то извращенную нежность. Как иначе объяснить коробку от матраца?