Хладнокровное убийство - [38]

Эта коробка не давала Дьюи покоя. Для чего убийцам понадобилось нести ее с дальнего конца комнаты к печи, как не для того, чтобы устроить мистера Клаттера поудобнее – чтобы обеспечить его на то время, что он смотрел на приближающийся нож, менее жесткой лежанкой, чем холодный цемент? А изучив фотографии с места преступления, Дьюи выделил и другие детали, которые, по его мнению, тоже говорили о том, что убийца то и дело проявлял немотивированную заботу. «Или, – он никак не мог подобрать верное слово, – какую-то суетливость. И мягкость. Например, покрывала. Кто стал бы так делать – связав женщин, да еще таким образом, каким связали Бонни и девочку, укрывать их покрывалами, подтыкать края, словно желая приятных сновидений? Или подушка под головой у Кеньона. Сначала я решил, что ее подсунули, чтобы легче было целиться в голову. Теперь я думаю – нет, ее положили по той же причине, что и коробку из-под матраца, – чтобы жертве было удобнее».

Впрочем, эти выводы хоть и казались Дьюи верными, не давали ему ощущения, что он к чему-то пришел. Преступления редко раскрываются с помощью экстравагантных гипотез; он делал ставку на факты – «добытые тяжелой работой и подтвержденные под присягой». Тяжелой работы впереди было немало: факты предстояло собрать и просеять, а это означало отслеживание, проверку сотен человек, в том числе всех прежних работников с фермы, друзей и знакомых, всех, с кем мистер Клаттер заключал сделки, большие или маленькие, – возвращение черепашьим шагом в прошлое. Ибо, как сказал Дьюи своей команде: «Мы должны продолжать работать, пока не узнаем Клаттеров лучше, чем они сами себя знали. Пока не увидим связь между тем, что мы нашли в прошлое воскресенье утром, и тем, что произошло, возможно, пять лет назад. Связь. Она должна быть. Должна».

Жена Дьюи задремала, но проснулась, почувствовав, что мужа нет рядом, и услышала, что он снова говорит по телефону, а потом – детский плач из соседней комнаты, где спали мальчики. «Пол?» – Пол не был ни беспокойным, ни капризным мальчиком – уж во всяком случае не был плаксой. Он был слишком занят рытьем туннелей на заднем дворе или подготовкой к карьере «самого быстрого бегуна в округе Финней». Но в то утро за завтраком он разревелся. Его матери не нужно было спрашивать из-за чего; она знала, что, хотя он весьма смутно понимал причины суеты вокруг, его нервировали бесконечные телефонные звонки, незнакомые посетители и устало-тревожные глаза отца. Мэри пошла успокоить Пола. Ей помог старший сын. «Пол, – сказал он, – ты успокойся, а завтра я тебя научу играть в покер».

Дьюи был на кухне; когда Мэри вошла, он сидел за столом, ожидая, пока сварится кофе, а перед ним были разложены все те же фотографии. На нарядной клеенке с узором из фруктов они казались пятнами грязи. (Он однажды предложил Мэри взглянуть на снимки, но она отказалась: «Я хочу запомнить Бонни такой, какая она была, – и всех их тоже».) Дьюи сказал:

– Может быть, мальчикам стоит пока пожить у бабушки? – Его мать, вдова, жила неподалеку; она вечно жаловалась, что у нее в доме слишком тихо и слишком много места для нее одной; она всегда была рада приезду внуков. – Всего несколько дней. До тех пор… ну, до тех самых пор.

– Элвин, как ты думаешь, мы когда-нибудь будем снова жить нормальной жизнью? – спросила миссис Дьюи.

Их нормальная жизнь выглядела так: поскольку оба работали (миссис Дьюи была секретаршей в офисе), они поделили домашние обязанности поровну и по очереди заступали на вахту к плите или мойке. («Когда Элвин был шерифом, я знаю, его иногда дразнили. Говорили про него: „Гляньте-ка! Вот идет шериф Дьюи! Суровый парень! Лучший стрелок в городе! Но стоит ему прийти домой, он снимает кобуру и надевает фартук!“».) В то время они копили на ферму, которую Дьюи купил в 1951 году, – двести сорок акров земли немного севернее Гарден-Сити. В ясные дни, и особенно когда стояла жара и созревала высокая пшеница, он любил ездить туда и тренироваться в своем искусстве – стрелять по воронам, по консервным банкам – или мысленно бродить по дому, который он надеялся построить, по цветнику, который собирался разбить, и под сенью деревьев, которые еще даже не посадил. Он был твердо уверен, что когда-нибудь среди этих равнин появится оазис его дубов и вязов:

– Когда-нибудь. С Божьей помощью.

Вера в Бога и ритуалы, окружающие эту веру – церковь по воскресеньям, молитва перед обедом и перед сном, – была важной составляющей жизни семейства Дьюи. «Я не понимаю, как можно сесть за стол, не попросив Бога благословить твой кусок, – сказала однажды миссис Дьюи. – Да, иногда я прихожу с работы усталая. Но на плите всегда стоит кофе, а иногда найдется и бифштекс в холодильнике. Мальчики зажигают конфорку, чтобы поджарить бифштекс, и мы разговариваем, рассказываем друг другу, что у нас произошло за день, и когда ужин готов, я знаю, что у нас есть повод быть счастливыми и благодарными. Поэтому я говорю: „Благодарю тебя, Господи“. Не только потому, что должна, – потому, что искренне этого хочу».

– Элвин, ответь мне, – сказала миссис Дьюи. – Как ты думаешь, у нас будет когда-нибудь снова нормальная жизнь?