Хижина пастыря - [33]

А что будет, если на Рождество к вам не приедут?

Вот тогда и узнаем, правда?

Мне показалось – сейчас не лучший момент сообщить старику, что ничего я не узнаю. Потому что не буду торчать здесь до Рождества. До него еще столько месяцев!

Людям, продолжил Финтан и наполнил кружки, давно пора усвоить, что в мире нет ничего постоянного. Я, конечно же, напоминаю себе об этом, однако воспитание разума требует усилий. Так уж мы устроены, жаждем ощущать под ногами твердую почву. Каждое утро я нахожу непостижимое утешение в том, что за озером встает солнце, над головой у меня есть крыша, а во дворике – коза. Говорю себе – вот он, еще один сегодняшний день, а большего мне и не надо. Только, к сожалению, чувство это не длится вечно. Видишь ли, даже человеку без будущего свойственны приступы… приступы… предвкушения. Что дальше? Когда? Навестят ли меня? Нет? Что произойдет?

Финтан опять впал в долгое молчание. Он жевал свои пластмассовые зубы, а я наблюдал, как прилетают и улетают каменные голуби, дул на чай, пил его жадными глотками. В конце концов я подумал, что пора делать ноги.

Слушайте, решился я, встал и вылил чайную гущу, мне очень далеко идти.

Как? удивился старик. Уже?

Он оглядел меня с ног до головы, будто успел позабыть о моем присутствии.

Мне надо возвращаться, сказал я.

Куда?

В свой лагерь.

А. Да. И где же этот бивуак?

На юге. Я там кенгуру оставил на дереве висеть. Он скоро портиться начнет.

О, мясо кенгуру, я бы за него многое отдал. Козы – мое спасение, Джекси, но очень уж однообразное.

Я могу приносить вам кенгурятину иногда, предложил я и сам не понял, всерьез или нет. Будем меняться.

Финтан махнул, чтоб я сел. Но я так и стоял, беспокойный и дерганый.

Ты вещи постирал, напомнил он. Они еще не высохли.

Без разницы, ответил я, хотя идти в сырой одежде противно, а мокрые носки – вообще отстой.

Задержись на обед. У меня мясо осталось, много.

Нет, помотал я головой. Надо идти.

Выглядишь ты не очень.

Я в норме, соврал я.

На самом деле у меня все ныло, и сил не было.

Что ж, вздохнул Финтан, не окажешь ли ты сначала услугу старику, Джекси?

Смотря какую.

Понимаешь, мне нужны дрова. Поможешь набрать тачку? Потом я дам тебе в дорогу козьего мяса.

Ладно, пожал я плечами. Только обуюсь.

Погоди, пусть твои ботинки еще посохнут. Я дам тебе другие.

Я уже и так чувствовал себя неуютно в его одежде. Тем не менее я сел на ящик на веранде и натянул на босые ноги какую-то странную обувь. У Финтана на плече висел карабин, и я не хотел накалять страсти.

В общем, потолкали мы тачку по дорожке. Точнее, я толкал, а Финтан брел рядом и молол всякую ерунду. Его ботинки оказались тяжелыми и покореженными, а колея стала очень уж неровной. Пару раз меня сильно затошнило, но до рвоты дело не дошло. Замечательное будет путешествие назад к прииску, в таком вот состоянии.

Мы миновали свалку и вошли в эвкалиптовую рощу. Здесь валялось много веток, погрызенных муравьями, и тележка наполнилась быстро. На обратном пути я чувствовал себя лучше, а старик болтал без остановки – типа, мы живем недалеко друг от друга, прямо-таки соседи, и если я собираюсь к нему заглядывать с кенгурятиной, то хорошо бы нам придумать какой-нибудь сигнал, звук или свист. Финтан спросил, не знаю ли я подходящего птичьего крика. Я не сообразил, что ответить, поэтому издал вопль коршуна-падальщика, а Финтан засмеялся, как ненормальный, и похвалил. Сказал – когда будешь меня навещать, каждый раз на подходе к хижине прячься в кустах и кричи вот так, по-птичьи; давай сигнал, что все в порядке. Я ответил – годится; лишь бы ответить, потому что мне было совершенно наплевать.

Возле разделочного дерева я поставил тележку и отправился в кусты за рюкзаком, биноклем и курткой. Решил – дальше Финтан покатит тележку сам; однако он поплелся за мной, не затыкаясь ни на минуту. Когда я наклонился за вещами, земля вдруг поплыла, и я упал на колени. Финтан сзади что-то сказал, я не услышал толком, мелькнула мысль – ах ты старый хрыч, наркоту мне подмешал…

Тому, кого много били по голове, это знакомо. Слова звучат издалека, шипят и пенятся где-то в стороне, будто помехи в телике. Еще такое бывает, когда заденешь ногой электрическую изгородь: сначала мир вокруг становится волнистым и в точечку, а через минуту-другую выравнивается и обрушивает на тебя звуки и ощущения. Вот и я сейчас чувствовал запахи – крови, мяса, древесных опилок. Вяло думал – черт, опять меня отделали под котлету, убью гада…

Неожиданно что-то брякнуло, какой-то урод запел, и я открыл глаза. О как. Надо мной – рифленое железо и эвкалиптовые балки, повсюду дым. Горит пустынная сосна. Подо мной – роскошная мягкая земля. Я удивленно моргаю, осторожно поворачиваю голову, и нате вам – оранжевая пыль, лужица золы, разделочное дерево, пятачок перед пастушьей хижиной. Только тени какие-то неправильные. Будто уже разгар дня.

Что за хрень?

Я сел, треснул кулаком по жестяной стене, и в дверной проем просунулась голова Финтана Макгиллиса.

Ну как ты?

Чем вы меня напоили?

Ась?

Что ты со мной сделал, мать твою?!

Я погрузил тебя на тележку, почти целиком. Дрова заберем позже.