Хивинские походы русской армии - [16]

Несмотря на то, через год, в августе 1839 года, прибыли новые два посланца хивинские, и на этот раз уже с 80 русскими пленными, из числа которых 32 человека были взяты с Каспийского моря весною того же года. Хан посылал их Государю в подарок, как «свою долю», которую получает из добычи морских разбойников. Посольство это вызвано было, как оказалось, устройством на pp. Эмбе и Ак-Булаке наших укреплений, назначавшихся служить складочными пунктами для предстоявшего в Хиву похода. Цель приготовлявшегося поиска заключалась в понуждении хана выдать всех русских пленных и предоставить караванной торговле нашей полную свободу. Между тем, несмотря на столько положительных обещаний хана освободить русских пленных, несмотря на беспрестанно отправляемые им посольства, он продолжал подстрекать киргизов и туркменов к захватыванию пленных. В том же 1839 году взято было с моря до 150 чел. рыбаков.

Все это делалось с расчетом захватить как можно больше русских, чтобы не убыточно было разменивать их на задержанных в России хивинцев.

Тогдашний вице-канцлер Нессельроде и военный министр граф Чернышев не только не сочувствовали идее похода, ввиду ничтожности намеченных результатов, но и всячески противодействовали в этом Перовскому. Испросив разрешения явиться в Петербург для личного доклада, Перовский добился наконец разрешения императора Николая I, когда на возражения Чернышева сказал Государю решительным тоном:

 — Государь, я принимаю экспедицию на свой страх и на свою личную ответственность.

 — Когда так, то с Богом! — ответил император.

Через несколько дней составлен был особый комитет из Нессельроде, Чернышева и Перовского.

Высочайше утвержденный 12 марта 1839 г. журнал этого комитета определял:

1. Приступить немедленно, со всевозможною деятельностию, ко всем приготовлениям для поиска в Хиву и основать немедленно необходимые на пути туда склады и становища.

2. Содержать истинную цель предприятия в тайне, действуя под предлогом посылки одной только ученой экспедиции к Аральскому морю.

3. Отложить самый поход до окончания дел Англии в Афганистане, дабы влияние или впечатление действий наших в Средней Азии имело более веса и дабы Англия собственными завоеваниями своими лишила себя права беспокоить правительство наше требованием разных объяснений; но ни в каком случае не откладывать похода далее весны 1840 года.

4. В случае удачи предприятия[14] сменить хана Хивы и заменить его надежным султаном кайсацким; упрочить по возможности порядок, освободить всех пленников и дать полную свободу нашей торговле.

5. Определить, на основании сметы, на это предприятие до 1 700 000 руб. ассигнациями[15] (1 698 000 руб. собственно) и 12 000 червонных, снабдить отряд оружием и необходимыми снарядами; разрешить оренбургскому военному губернатору пользоваться всеми пособиями от местного артиллерийского и инженерного начальства; и наконец:

6. Предоставить поверку и окончательное утверждение всех отчетов по сему делу оренбургскому военному губернатору, который обязан впоследствии представить о порядке поверки этой особое соображение.

Это было установлено в тех видах, что большая часть закупок (верблюды, фураж, хлеб и проч.) должна была производиться у кочующих инородцев, с которыми трудно было бы вести дело форменным порядком, с расписками, квитанциями и т. п. оправдательными документами. Очевидно, что поверка была почти невозможна, и ловкие люди прекрасно этим воспользовались. Главная доля закупок возложена была на генерала-майора Циолковского, генерала-лейтенанта Толмачева, генерал-майоров Генса, Рокасовского, полковников Кожевникова и Кузьминского, подполковника Иванина, гвардии капитана Дебу, штаб-ротмистра Габбе, есаула Сычугова, поручика Иванова и доктора коллежского советника Даля. По тогдашнему складу понятий, казенные покупки были кладом для умеющего ими пользоваться. Иванин в описании зимнего похода в Хиву в 1839–1840 годах весьма часто намекает на злоупотребления. «Если бы, — говорит он, — после похода в Хиву назначено было следствие по этим злоупотреблениям, как после Крымской войны, то без сомнения нашли бы не одного виновного в злоупотреблениях». Лучше всех устроил свои дела Циолковский: ему поручено было купить верблюдов; затем, когда он нашел, что выгоднее нанимать их, то лучшие из купленных были перепроданы маркитанту Зайчикову (он же Деев). Так как Циолковский почти все время похода распоряжался верблюдами, переменял их, отпускал вожаков и проч., и так как верблюды ни разу не могли быть усчитаны, то ничего нет мудреного, что состояние Циолковского возросло до полумиллиона. Бедный польский шляхтич, поступив юнкером в пехоту и затем писцом в дивизионный штаб Эссена, сумел обратить на себя внимание этого генерала и, с назначением его оренбургским военным губернатором, перешел и сам в штаб Оренбургского корпуса. Назначенный впоследствии командиром башкирского и мещерякского войска, Циолковский получил в награду 2000 десятин лучшей земли, а после похода прикупил еще до 8000 дес. Как заготовлялись разные предметы снаряжения в самих войсках, можно судить из того, что, например, командир 1-го Оренбургского казачьего полка барон Корф, вместо того, чтобы на отпущенные деньги купить в Симбирске теплые рукавицы, чулки и валенки, распорядился наделать их из разного старья: чулки и рукавицы из старых вальтранов, а валенки из потертых уже потников. Это было выгодно, но едва ли стоило шитья — ибо, во-первых, нисколько не грело, а во-вторых, весьма скоро истрепалось.