Хитклиф - [7]

Было почти совсем темно, когда я выбрался из-под груды тюков (не забыв предварительно вымазать материю болотной тиной, всё ещё покрывавшей мою одежду и обувь) и никем не замеченный убрался с баржи.

Уже наступил вечер. Туманный воздух был пропитан тошнотворными испарениями, поднимавшимися от гниющих по берегам водорослей, а может, от жалких лачуг, среди которых я сейчас находился.

Я замер. Всё это уже было раньше. Память дразнила меня, подбрасывая жалкие крохи; воспоминания сочились, как кровь из пореза; и стоило капле той тайной крови попасть в оду, как её уносило течение. Смутная тень баржи проплыла мимо и растаяла в тумане.

Я шёл по узким извилистым улочкам, сам не зная куда, следуя велению внутреннего голоса. До меня доносились смех, обрывки разговоров, но я не встретил ни одного человека. Часто на перекрёстках я чувствовал, как память что-то подсказывает мне, но не мог разобрать её туманных намёков.

По правую сторону улицы не было видно ни одного освещённого окна — только смутные контуры какой-то тёмной громады. Я остановился и всмотрелся. Постепенно начали вырисовываться очертания высокой стены, за которой медленно колыхались в тумане тёмные силуэты деревьев. За ними, я знал (или думал, что знаю), стоял большой дом.

Стена, вдоль которой я шёл, друг резко завернула вправо. В одном месте, где изгиб реки подходил к самой стене, я, повинуясь внезапному импульсу, упал на колени и засунул обе руки в заросли какой-то травы, растущей у основания кладки.

В конце концов я увидел впереди проблески света. В тот же момент я понял, что уже довольно давно слышу какие-то странные звуки — не то вой, не то рычание. Что же там за стеной? Неужели по парку гуляют дикие звери? Моё предположение не было таким уж невероятным, потому что, как ты помнишь из рассказов отца, невольничьи суда часто привозили в Ливерпуль из Вест-Индии и Африки множество разных заморских диковин, среди которых вполне могли быть и удивительные животные. Наверное, за стеной зверинец какого-нибудь богача. Почему же тогда память привела меня на это место?

Я вышел на дорогу, и фонари проносившихся мимо экипажей слепили мои глаза, привыкшие к полной темноте. Подойдя к воротам, я разглядел наконец через прутья решётки дом, к которому пришёл, повинуясь голосу памяти. Это было внушительных размеров симметричное здание с высокими узкими окнами, построенное (как я теперь понимаю) в палладианском[1] стиле. Всё существо моё содрогалось от страха и восторга одновременно. Фантазии взяли верх над здравым смыслом. Если я жил в этом доме, то мой отец, наверное, лорд, и простой деревенский сквайр, вроде Эдгара Линтона, мне не соперник.

У ворот я увидел двоих мужчин. Один, в ливрее и с пикой в руке, светил фонарём второму — джентльмену, который его о чём-то расспрашивал. Я был намерен сделать то же самое, поэтому приблизился и ждал, когда они закончат разговор.

Когда я подошёл поближе, тот, что в ливрее, сделал движение пикой, как будто собирался меня ею ткнуть. Джентльмен, однако, его удержал.

— Постой, мой друг, — сказал он. — Я хочу узнать, что может понадобиться здесь нечистой силе: ведь он же вылитый мертвец, только что вылезший из могилы. Видишь, он всё ещё обвит могильною травой.

Я бросил взгляд на свою одежду и тут вдруг осознал, какое жалкое и грязное зрелище являл собой на городской улице.

— Ну-ка, посмотри на меня, приятель, — приказал мне джентльмен. — Когда с тобой разговаривают, надо смотреть людям в глаза.

Я было попытался сбежать, но, предвидя это, он загородил мне дорогу тростью.

— Выкладывай, что тебе здесь надо.

Мне захотелось запихнуть его слова ему в глотку (на вид он был человеком крепким, но всё же ниже меня, и я запросто мог бы обломать трость об его шею), но я сдержался, боясь навредить делу.

— Вас это не касается.

— А уж это мне решать. Говори.

Я решил не обращать внимания на грубость и обернулся к привратнику.

— Чей это дом?

Джентльмен ткнул слугу тростью, чтобы тот отвечал.

— Он принадлежит церкви.

— Но это не церковь.

Мой собеседник засмеялся:

— Тебе там самое место.

— Кто же в нём живёт?

В эту минуту со стороны здания до нас донёсся ужасный вопль, заставивший нас — и меня, и джентльмена — вздрогнуть. Привратник снова засмеялся:

— Твои братья, судя по твоему виду.

От голода (я ничего не ел, кроме крошечной булочки, которую купил на ярмарке за пенни) и переживаний в голове у меня мутилось, и я тут же представил себя в окружении родных, похожих на меня людей, которые, возможно, будут рады встретить у семейного очага своего потерянного брата. И тут, джентльмен, охваченный внезапным порывом, который, как я потом обнаружил, был ему свойствен, выхватил у собеседника фонарь и ткнул мне в лицо.

Привратник ухмыльнулся.

— Вы только посмотрите, сэр! Чем не компания тем, что внутри? Такие же насупленные брови и злобный взгляд. Видите, как скалится! Хорошо бы его связать; могу поручиться, что он кусается, сэр!

При свете фонаря я видел, что джентльмен внимательно всматривается мне в лицо. Выражение его глаз было при этом довольно странным.

— Ты из этого дома, дружок? — Голос звучал отрывисто.