Хинельские походы - [5]
— Должности, — подсказал я и засмеялся.
— Вот именно, — улыбнулся Фомич. Анисименко поспешил добавить, что в их отряде почти все — рядовые, кроме одного-двух средних командиров.
— Но вообще, товарищ капитан, — сказал Фомич, — есть уже крупный отряд на Сумщине. Там и капитаны имеются и даже полковой комиссар. Если пожелаете, мы свяжем вас с ними… Это отряд товарища Ковпака. Хотите туда?
Я был тронут тактом и чуткостью Фомича. В обстановке, когда его отряд только что вышел из подполья, где понес тяжелые потери, когда ему остро нужны были военные люди, Фомич все же щадил мое самолюбие.
— Нет, товарищи! — от всего сердца ответил я. — Теперь у коммуниста одна должность — быть прежде всего солдатом, а батальоны, думаю, создадим сами.
— Вот это по-партийному, — вырвалось у Анисименко.
— Я ожидал этого ответа от коммуниста, — сказал Фомич. — Вы нам, Михаил Иванович, нужны.
С этих пор Фомич называл меня только по имени и отчеству. Он подал мне карандаш и бумагу для заявления.
— А что касается вашей партийности, то райком обсудит в свое время вопрос о признании вас членом партии. Пишите.
Я написал:
«Для участия в борьбе за освобождение моей Родины, Союза Советских Социалистических Республик, от немецко-фашистских оккупантов прошу зачислить меня и сержанта Баранникова Николая Никитича бойцами партизанского отряда Червонного района Сумской области».
Анисименко провел нас в соседний дом, где были остальные партизаны. Они готовились к обеду.
— В нашем полку прибывает, хлопцы! — крикнул высокий детина, оказавшийся командиром группы.
— Дегтярев, Терентий Павлович, — сказал он просто, пожимая мою руку.
— Дегтярев, — повернулся он к Баранникову и тоже пожал ему руку.
У Дегтярева было необыкновенно смуглое красивое лицо. Его темно-карие выразительные глаза, густые брови, сросшиеся над прямым небольшим носом, курчавая голова, его могучие плечи — все это располагало к нему с первой же минуты знакомства.
«Дуб! Украинский дуб, а фамилия русская», — невольно подумалось мне.
Смешение русских с украинцами — характерное явление тех мест, где моя военная дорога переплелась с партизанскими тропами, и поэтому с первого же дня своего пребывания в отряде я начал осваиваться с украинской речью.
— Батько, займитесь хлопцами, — передал нас Дегтярев пожилому тучному партизану, который собирал вычищенную карабинку.
— Зараз! — громыхнул тот, вытирая о тряпку руки. — Зараз, товарищ капитан, — повторил он трубным голосом. — Роздягайтесь, товарищи, будемо знакомы. Я — Фисюн, Фисюн Порфирий Павлович, здравствуйте!
Мы сняли кожухи и шапки.
— Дуже добре, що до нас попали. — Фисюн хозяйски оглядывал нашу экипировку, — ничего, справна. А где зброя? Мабуть, Петро одержав?
Я объяснил что́ и как.
— Ну, тому так и быть. В разведку ему потрибно карманное оружие. А я от вас добрыми рушницами озброю. Ось, — взял он из угла комнаты ружье, — двохствольное! — И расхохотался, глядя на Николая серыми, чуть навыкате глазами.
— Бери, сынок!
Для меня Фисюн нашел старую драгунку без мушки.
— А эту — капитану.
— Спасибо, Порфирий Павлович, — сказал я, кланяясь Фисюну, — В нашем положении старая винтовка поважнее нового пистолета!
— Точно, товарищ капитан, — и вутошница надежней.
Проверяя винтовку, я посматривал на этого человека и думал:
«Не хватает седых усов, чтобы он был точной копией Тараса Бульбы».
Фисюн тем временем трубил:
— Гей, хлопцы! Кибитуйте, що за люди з нами! От, товарищ капитан. Пишлы наши справы вгору!
«Кибитуйте», как я тут же убедился, было любимым словечком Фисюна. Смысл его зависел от интонации: в одном случае оно заменяло слово «соображайте», в другом — «действуйте», могло также означать и вопрос.
Хлопцы между тем приводили себя в порядок: одни умывались, другие кончали чистку оружия. Перед пылающей печью позвякивали рогачами хозяйки — мать с дочерью.
Минутой позже Фисюн позвал всех к столу.
— Хлопотливый ваш батько, — сказал я курившему у порога партизану со скуластым монгольским лицом, которого звали Лесненко.
— О, это партизан еще с гражданской войны! Еще с Николаем Щорсом громил Петлюру. Председателем большого колхоза был и член райкома, — с уважением отозвался Лесненко.
— Вон директор Эсманской школы — Забелин, те двое — Лущенко и Хомутин — председатели сельсоветов, а в очках — редактор районной газеты — Халимоненко, Дегтярев — уполномоченный заготовок, я — председатель сельсовета. Словом, сельский актив. Из военных же — двое: старший лейтенант Иванов и лейтенант Фильченко. Да на постах трое, только вчера прибыли.
— К сниданку, хлопцы, к сниданку! Подавай, Васильевна, — командовал Фисюн.
На двух сдвинутых столах уже дымился чугун с картошкой, шипел противень с салом. Фисюн, работая ножом, раскраивал каравай хлеба.
— Ну, вже? — оглядел он застолье, подсчитывая глазами собравшихся.
— От, вже — я тринадцатый! — довольно осклабился он и повел мохнатой седой бровью.
— Вот по маленькой бы, — мечтательно вздохнул Фисюн и придвинул к себе противень: — Я буду исты сало, а вы — хлиб та бараболю… щоб скорише було, — и принялся уплетать кусок сала.
— Зато как поедем отсюда, — отозвался в тон ему Лесненко, — так ты, Порфирий Павлыч, садись на сани без коней, а мы верхом уедем, — щоб скорише було!
Впервые на русском публикуется дневник художника-авангардиста Алексея Грищенко (1883–1977), посвящённый жизни Константинополя, его архитектуре и византийскому прошлому, встречам с русскими эмигрантами и турецкими художниками. Книга содержит подробные комментарии и более 100 иллюстраций.
Эта книга является второй частью воспоминаний отца иезуита Уолтера Дж. Чишека о своем опыте в России во время Советского Союза. Через него автор ведет читателя в глубокое размышление о христианской жизни. Его переживания и страдания в очень сложных обстоятельствах, помогут читателю углубить свою веру.
Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Джессика Стоядинович, она же Стоя — актриса (более известная ролями в фильмах для взрослых, но ее актерская карьера не ограничивается съемками в порно), колумнистка (Стоя пишет для Esquire, The New York Times, Vice, Playboy, The Guardian, The Verge и других изданий). «Философия, порно и котики» — сборник эссе Стои, в которых она задается вопросами о состоянии порноиндустрии, положении женщины в современном обществе, своей жизни и отношениях с родителями и друзьями, о том, как секс, увиденный на экране, влияет на наши представления о нем в реальной жизни — и о многом другом.
Впервые выходящие на русском языке воспоминания Августа Виннига повествуют о событиях в Прибалтике на исходе Первой мировой войны. Автор внес немалый личный вклад в появление на карте мира Эстонии и Латвии, хотя и руководствовался при этом интересами Германии. Его книга позволяет составить представление о событиях, положенных в основу эстонских и латышских национальных мифов, пестуемых уже столетие. Рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг интересующихся историей постимперских пространств.
Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит жизнеописание одного из величайших святых Русской православной церкви — преподобного Серафима Саровского. Его народное почитание еще при жизни достигло неимоверных высот, почитание подвижника в современном мире поразительно — иконы старца не редкость в католических и протестантских храмах по всему миру. Об авторе книги можно по праву сказать: «Он продлил земную жизнь святого Серафима». Именно его исследования поставили точку в давнем споре историков — в каком году родился Прохор Мошнин, в монашестве Серафим.