Хинельские походы - [7]
— Кто там прется?
— А вы кто? — отозвался Анисименко, наскочив на переднюю повозку. Было слышно, как защелкали затворы винтовок. Партизаны насторожились. Каждый подумал, не натолкнулись ли на тех, что рыщут по всему району за ними, подпольщиками…
— Идите сюда, разберемся! — послышался из темноты хриплый голос.
— Нет, идите к нам сами, — отвечал Анисименко.
Послышался приглушенный говор. До партизан долетели лишь обрывки фразы:
— А я кажу — воны… по голосу добре знаю…
Прикрываясь лошадьми, партизаны неуверенно топтались на гребле. На повозках началась какая-то возня. Стало жутко, хотелось скорее броситься назад или прыгнуть в покрытое наледью болото.
— Надо бы залечь… — осторожно подсказал Терентий Дегтярев, пулеметчик группы.
А от повозки уже более решительно и властно гаркнули:
— Эй, вы! Давай сюда одного, не то из пулемета двинем!
— Ложитесь все! — вполголоса скомандовал Анисименко, а сам, стоя во весь рост, закричал: — Если вы — партизаны, идите к нам, а если — полиция, то мы — партизанский отряд! Будем бой вести с вами!..
Последние слова его потонули в грянувших выстрелах. Густая темень озарилась вспышками. Пулемет Терентия полыхнул длинным пламенем. Вслед за ним грохнули из винтовок остальные партизаны. Загорелась перестрелка, торопливая и жаркая. Обе стороны били в упор, по пламенеющим вспышкам.
— Гранатами их, сволочей, гранатами! — кричал директор Эсманской школы Забелин.
И сразу, покрывая ружейно-пулеметную стрельбу, ухнул взрыв брошенной им гранаты.
В темноте показались перевернутая повозка, высоко поднятые головы вздыбленных лошадей, вскинувшаяся фигура партизана с автоматом, призывно поднятым в правой руке.
— Вперед, товарищи! — крикнул секретарь райкома Бондаренко.
Партизаны вскочили.
— В атаку, за Родину, за мно-о-ой!!!
Все бросились за ним. Навстречу грянул из темноты залп, еще один; засвистали, зазвенели, ударившись о что-то металлическое, пули, но залп не мог уже остановить партизан, увлекаемых секретарем райкома.
Послышался треск свернутого дышла и ломающихся мостовых перил: это перепуганные лошади ринулись в болото.
— Ур-р-а! — неистово кричали голоса возле повозки. Партизаны на ходу стреляли по убегающим теням. Разгоряченные, злые, они преследовали противника, пока кто-то не крикнул:
— Стой, товарищи, — мы ж их побили!
Стрельба так же внезапно оборвалась, как и возникла. Партизаны бегом возвращались к мосту, с брезгливостью обходя валявшиеся трупы полицаев. Ветер по-прежнему хлестал по гребле колючей крупкой, но уже никто не обращал на это внимания.
Наступило шумное торжество.
— Не выдержали!
— У-ух, паразы, не кибитуете! Не меньше как два десятка от девяти коммунистов драпанули! — кричал Фисюн, вытаскивая лошадей из болота.
— Двое пленных! Из глуховских полицаев! — прокричал кто-то.
В это время из-за моста раздался отчаянный крик:
— Сю-да, това-а-риши, ско-ре-е!
Партизаны тесно обступили повозку, на которой укладывали Бондаренко. Без стона и жалоб, он тяжело дышал, хрипя и булькая простреленной грудью.
Это омрачило победу. Трофеи, захваченные партизанами — повозки, шесть лошадей, винтовки, даже станковый пулемет, отказавший гитлеровцам в стрельбе, уже никого не радовали…
В Барановке решили не останавливаться. Сменив трофейные повозки на сани-розвальни, партизаны помчались полями к глухому поселку на краю Курской области. Они увозили с собой умирающего Бондаренко.
Вьюга выла и бесновалась. Мчались сани. Восемь взрослых мужчин, подавленные горем, голодные и разбитые усталостью, молча плакали…
Еще злее неистовствовала вьюга перед утром, когда достигли, наконец, поселка имени Крупской, затерянного среди урочищ и сугробов.
Бондаренко положили в просторной избе. Врача не нашлось. Кто как умел останавливали кровотечение.
В горячечном жару Бондаренко судорожно рвался, звал в атаку, кричал. С рассветом, осунувшийся и пожелтевший, он пришел в сознание. Превозмогая боль и напрягая последние силы, сказал:
— Фомич… я — кончен… не утешайте… Оставляю райком на вас… Жалко… Задание партии не успел… — и закашлялся кровью.
— Душно, света… света!..
Кровать подвинули к окну, за которым бесновалась вьюга.
— Верю, товарищи… — надорванно и тихо шептал Бондаренко, — встанут тысячи… Поднимутся наши люди… Все поднимутся… Вернется, придет Красная Армия… Когда победите, не забудьте… моих… маленьких…
И сердце его остановилось.
— Плакали мы, товарищ капитан, как Федор Филиппович скончался… Никогда не забуду его слов: «Верю: встанут тысячи, вернется, придет наша Красная Армия…»
Потрясены были мы этой потерей. Слишком уж частой гостьей стала смерть в подпольном райкоме. Пять товарищей унесла она за короткое время. Двое попали в лапы гестаповцев…
Лесненко умолк.
Ветер крутил морозную пыль, скрипели полозья саней, туго стучали копыта коней и быстро-быстро неслись под тусклой луной тучи.
Неслись а мы навстречу грозной неизвестности.
Дорога в Хинель лежала через Барановку, и наш отряд остановился часа на два в крайних избах.
Небольшое, дворов в сто пятьдесят, село спало в тяжком оцепенении. На людях лежала печать траура.
Лишь вчера утром к Барановке подкатило вдруг около двадцати санных упряжек и резкий, рыкающий голос натуженно заорал:
Имя В. Г. Дуловой является символом высочайших достижений арфового искусства 20 века не только в нашей стране, но и во всём мире. Настоящая книга посвящена её педагогической деятельности. В ней собраны воспоминания учеников Веры Георгиевны, композиторов, с которыми она сотрудничала, и зарубежных коллег, а также представлены документы из личного архива, фотографии.
Книга воспоминаний художника Аристарха Лентулова, одного из основателей объединения «Бубновый валет», яркого представителя русского авангарда начала XX в., — первая полная публикация литературного наследия художника. Воспоминания охватывают период с 1900-х по 1930-е гг. — время становления новых течений в искусстве, бурных творческих баталий, революционных разломов и смены формаций, на которое выпали годы молодости и зрелости А. В. Лентулова.Издание сопровождается фотографиями и письмами из архива семьи А. В. Лентулова, репродукциями картин художника, подробными комментариями и адресовано широкому кругу читателей, интересующихся русской культурой начала — первой трети XX в.
Густав Маннергейм – одна из самых сложных и драматических фигур в политике XX века: отпрыск обедневшего шведского рода, гвардеец, прожигавший жизнь в Петербурге, путешественник-разведчик, проникший в таинственные районы Азии, боевой генерал, сражавшийся с японцами и немцами, лидер Белого движения в Финляндии, жестоко подавивший красных финнов, полководец, противостоявший мощи Красной армии, вступивший в союз с Гитлером, но отказавшийся штурмовать Ленинград… Биография, составленная на огромном архивном материале, открывает нового Маннергейма.
Впервые на русском публикуется дневник художника-авангардиста Алексея Грищенко (1883–1977), посвящённый жизни Константинополя, его архитектуре и византийскому прошлому, встречам с русскими эмигрантами и турецкими художниками. Книга содержит подробные комментарии и более 100 иллюстраций.
Эта книга является второй частью воспоминаний отца иезуита Уолтера Дж. Чишека о своем опыте в России во время Советского Союза. Через него автор ведет читателя в глубокое размышление о христианской жизни. Его переживания и страдания в очень сложных обстоятельствах, помогут читателю углубить свою веру.
Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.