Хинельские походы - [21]

— В этом виноват, — заторопился оправдаться Процек, — в этом виноват, хранил незаконно, но только для самоохраны, для защиты. Ей-богу!.. Честное слово, говорю… правду…

— От кого это вы себя защищать собирались? — спросил Анисименко.

У Процека тряслись не только ноги, но и голова.

— От воров… злых людей… всякий народ шатается, — пролепетал он.

Фомич поднялся.

— Хватит! Товарищи члены подпольного райкома, будут ли к врагу народа Процеку какие вопросы?

Заговорил Анисименко:

— Нам известен каждый ваш шаг. Ответьте, что вас заставило предать Родину и свой народ, изменить нашему Отечеству, стать холуем оккупантов?

Процек молчал.

— Отвечайте, Процек! — требовательно произнес Фомич.

— Я боялся. Мне угрожала виселица… Немцы заставили… Я отказывался… — ответил Процек, дергаясь всем телом.

— А нам известно, что на совещании старост именно вы внесли предложение поставить виселицу. Не помните такого случая? — спросил Фомич.

Процек вытащил из кармана носовой платок и вытер вспотевший лоб. Потом зачем-то оглянулся на дверь.

— А отправлять в гестапо семьи коммунистов и военнослужащих вас тоже заставили? — спросил Дегтярев.

— Это полиция. Полиция все делала. Я там присутствовал как свидетель…

— Нас не удовлетворяют ваши ответы, — пристально глядя на Процека, с трудом сдерживая гнев, проговорил Фомич. — Вы лжете. Обманываете нас. Ответьте на мои вопросы коротко: искали вы коммунистов? Водили немцев по селам в поисках партизан? Угрожали наганом Артему Русакову? Водили его в мороз босиком по улице? Выжимали налоги и поставки из советских граждан для гитлеровцев? Говорите правду.

Процек заплакал:

— Каин я, иуда… Творил грехи… Пощадите… Помилуйте…

— Что вас заставило делать все это?

— Наваждение дьявольское! Гордыня затмила разум и предала Гитлеру. Анафема мне…

— К анафеме и попадешь, параза… — брезгливо бросил Фисюн. — А перед тем как туда попасть, послухай заповедь партизан.

Фисюн простер над головой Процека руку и торжественно произнес:

За милость к врагу ненавидим,

За дружбу с врагом не простим,

За службу врагу мы осудим,

За измену Отчизне — казним!

Глава VI РОСТ И ВООРУЖЕНИЕ

Цепенели в бело-розовых кружевах леса, дрожали в ночном морозном небе тусклые звезды, с пушечным гулом лопались льды на реках, а сырое дерево под топором звенело и дробилось, как стекло. Мы продолжали стоять в лесокомбинате. Подобно магниту, Хинельские леса притягивали теперь всех, в ком не угасала воля к борьбе с захватчиками. Люди шли отовсюду — глухими дорогами и лесными тропами, в одиночку и группами, приезжали на подводах. Шли беглецы из плена и местные жители, зачисленные в списки «неблагонадежных», и особенно молодежь.

Очередями стоят они у порогов наших штабов, прося принять в партизаны, и в штабах идет отбор вновь поступающих.

Документов не спрашивают: у кого они могут сохраниться? Скрываясь от гитлеровцев и выдавая себя за местных жителей, окруженцы обычно уничтожали свои документы. Паспортом служил облик человека, его раскрытая душа, правдивость и точность ответов на вопросы.

Вот примерная анкета, на которую ответы давались устно: имя и фамилия, звание; обстоятельства, при которых попал в окружение; место окружения; где проживал до настоящего времени; чем занимался.

Это почти все, о чем спрашиваем мы и на чем попадается тот, кто лжет.

Но главная проверка не здесь. Руководствуясь правилом «Не верь тому, кто боем не испытан», мы проверяем моральные качества новичков на боевых делах, при выполнении заданий. Но не хватает оружия, и поэтому многих местных жителей отправляем домой, а невооруженных военных — в штаб Гудзенко.

Брезгливо оглядывая затрапезный вид недавних сержантов, капитан Гудзенко говорит:

— Вот что: отыщи шинель и винтовку, где бросил, тогда будешь принят!

От Гудзенко они снова идут к ямпольцам, к эсманцам, ищут в лесу Севский отряд и там получают другой ответ:

— Без оружия не принимаем!

Некоторые из нас утверждают, что перегибаем палку, отталкиваем от себя ценных людей, но большинство командиров твердо убеждены, что поступают правильно. К тому же все считают, что, заставляя людей заработать право быть партизаном, тем самым проверяют их, «пропускают через фильтр», и многие новички приходили вновь, раздобыв оружие у населения, а некоторые приносили свои винтовки, пистолеты, припрятанные где-либо в стрехах, погребах, ямах.

Несколько раз приходил к нам Коля Коршок, смуглый красивый подросток. В первый раз я посоветовал ему вернуться к маме. И он ушел, закусив губу. Спустя неделю явился он с большим «Смит-Вессоном», которым когда-то вооружены были городовые. Осмеяв допотопный револьвер и его владельца, мы снова отказали пареньку в приеме.

Прошло дней пять, и Коршок снова появился в лесокомбинате. На этот раз с обрезом, вправленным в самодельную рукоятку.

Меня растрогала настойчивость подростка, и я сказал ему, что навоеваться он еще успеет, что мы сейчас отказываем в приеме даже взрослым, советовал подрасти.

Вскоре я узнал, что он пытался поступить к севцам, изменив в комсомольском билете год рождения, но и там ничего не вышло. И вот я вижу у реки толпящихся партизан и местных ребятишек.