Химеры - [48]

— Но как же вы… как же могли все это время возиться со мной и… я не знаю! — Сашка так взволновался, что, кажется, готов был из себя выпрыгнуть, — вытаращил глаза и дышал тяжело, точно преодолел стометровку. Он ожидал всего, только не этих ободряющих и смиренных слов старика… Как вы вообще могли это вытерпеть?!

— Э, мальчик, старость — это дело такое… Если не научишься к старости прощать и терпеть, обида подточит тебя изнутри, обида на весь белый свет, на молодых, у которых вся жизнь впереди… Она разъедает душу, рвет тебя на куски, а потом в щепы разнесет, как какую утлую лодочку! Нет, если старый не умеет видеть и понимать людей, грош цена! Тогда и незачем землю коптить… Ладно, это все словеса! Поедем дальше… Что с тобой происходит? Я же вижу — в последнее время ты как на иголках!

И Сашка рассказал своему учителю все, что с ним произошло с того самого дня, как впервые пересеклись их пути. Торопясь, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, он поведал о мечтах своих глупых, о маме, о том, что с ней стало, о бронзовом идоле и о своих обещаниях душу продать… О том, что значила для него Маргарита, о тетке и письме к незнакомому человеку, который, сам об этом не зная, был его отцом… о своих жутких снах и о том, как помимо воли он стал угрозой жизни Марго… Старик молча слушал, опустив голову и не глядя на своего собеседника, чтоб не сбивать его пугающим видом своих темных очков. Когда Сашка умолк и сник, выжатый как лимон этим рассказом, старик снова похлопал его по руке, помолчал… потом поднялся, раскрыл дверцы буфета, извлек бутылочку коньяку, поглядел на нее…

— Да, без рюмки тут не обойдешься! — изрек он, оборачиваясь к своему притихшему ученику. — Плеснуть капельку?

— Да я… — засмущался тот.

— Что, не пробовал? Ничего, по такому случаю можно… — он добыл две серебряных рюмочки, разлил в них коньяк, поднял рюмку. — Ну, за наше здоровье! — залпом опрокинул её, крякнул, снова поднялся, подошел к тумбочке с телефоном, снял трубку и набрал номер.

— Отец Валентин? Да, я. Ничего, скрипим потихоньку. Батюшка, я к вам с просьбой. Не могли бы ко мне подъехать, тут у меня… Да, дело довольно срочное! Понимаю, что обнаглел, вы уже отдыхаете… Еще нет? А когда назад в Раменское? Ага, понятно. Тогда, батюшка, как бы все-таки повидаться сегодня, вопрос-то нешуточный. Чаем напоим и ещё чего получше найдется… Двое нас, я и молодой отрок! Ах, как хорошо, вот спасибо! Ждем. Да! Ждем с нетерпением. Приедет! — бросил он Сане через плечо, кладя трубку.

— Кто приедет? — тот, подражая Борису Ефимовичу, тоже залпом выпил коньяк и сидел, чувствуя как горячая волна растекается по всему телу, как разом спало напряжение и потеплела душа.

— Отец Валентин, любимый мой человек! Он священник. Живет здесь, в Москве, а приход у него в Раменском, точнее сказать, в Быково — это километрах в тридцати под Москвой. А храм у него — фантастический, не храм, а волшебный сон! Один из последних шедевров Баженова. Ну, ты увидишь…

— Да? — удивился Саня, — а когда?

— Когда батюшка скажет. Он минуточек через сорок появится. Эх ты, надо бы его чем-то вкусненьким угостить, а у меня как на грех… Ага, постой-ка… мука есть, сахар и яйца, яблоки… испечем шарлотку! Давай-ка, отрок, за мной! Почистишь яблоки, а потом картошечку — вот тебе фартук, нож и продукт! Так… ну, благословясь…

Борис Ефимович заметно оживился и ринулся в маленькую кухню, также как и все комнаты в доме, скрытую за занавеской. Только эта в отличие от других была из яркой веселенькой льняной ткани, расцвеченной зелеными и красными огурцами и помидорами по синему полю… Саня направился вслед за хозяином и принялся чистить яблоки под аккомпанемент арии Тореадора, которую тот довольно лихо насвистывал. Старик как будто напрочь забыл обо всем, хотя в первые минуты услышанное явно здорово его ошарашило…

«Ну, и самообладание! — поразился Сашка, в который раз восторгаясь своим учителем. — Свистит себе, как ни в чем не бывало. А перед ним стоит чудище, готовое съесть племянницу, которое довело его до слепоты… стоит себе и яблоки чистит! Вот это человек!»

Раздался телефонный звонок, старик отряхнул руки, испачканные в муке, вытер их полотенцем и, шаркая шлепанцами, заспешил к телефону.

— Да, я слушаю! А-а-а, Оленька, рад тебя слышать! Ага… ага… так! Да, понимаю. Похоже на то… Самое интересное, что я только что ему позвонил. Да, представь! Едет. А по какому поводу? — он покосился на Сашку, тот сделал страшные глаза, и старик жестом успокоил его и приложил палец к губам: мол, не волнуйся, не выдам! — Да, видишь ли, есть у меня нужда. Совсем в грехе закоснел твой старикан! А серьезно… ну, нужно по делу одному посоветоваться. Дело тонкое и без батюшкиного благословения не знаю, как к нему подступиться… Да, понял, скажу. И попрошу, — не беспокойся. Да, понял я, понял! Как можно скорее, да… Хорошо, Оленька, как будет какая-то ясность, перезвоню. Сразу же. Ну, целую… — он положил трубку, налил себе коньяку, выпил и зажевал яблоком.

— Моя тетя? — догадался Саня.

— Она самая. О маме твоей беспокоится. Передала в двух словах приблизительно то же, что ты мне говорил. Только со своим комментарием. Просит помочь ей связаться с батюшкой. Да-а-а, ну, ребята, вы и влипли в историю! — он невесело хмыкнул, дернул головой и принялся мешать тесто. Но ты не дрейфь, мужик, раз батюшка взялся помочь, все будет в полном порядке, это я тебе обещаю!