Химеры - [13]

Шрифт
Интервал

Они оба, судя по некоторым обмолвкам, посещают один и тот же фехтовальный класс, тренируются в одном амбаре или ангаре, присмотрелись друг к другу; изучили, как говорится, сильные стороны и слабости; у Тибальта техника новомодная французская, Меркуцио привержен старой доброй отечественной манере. Тот и другой, по-видимому, мастера; ни у того, ни у другого нет оснований опасаться серьезной травмы. Так отчего бы и не схватиться, когда нефиг делать? Приправив показательный поединок перебранкой, как это делают боксеры. (У боксеров есть такой обычай, – чем они хуже поэтов?) Если так все и было – беру назад свои несправедливые неодобрительные слова. В первом раунде Меркуцио практически безупречен. С поправкой на его возраст, на его темперамент и на нравы спортивной среды.

А во втором, роковом раунде – расклад совсем другой. И это будет – как в шараде – мое третье.

27

В этом месте я сворачиваю на скользкую дорожку. Она приведет меня – в лучшем случае – в лужу. (И сидяща в ней меня оплевывать и пинать сбегутся дураки всех мастей.) Но не хочу ее не замечать.

Осознав, что с минуты на минуту перестанет жить, Меркуцио, как всем известно, проклинает оба враждующих клана – по-видимому, за то, что встрял в их бессмысленный конфликт. За свое в чужом пиру похмелье. Как если бы он был зернышко или А. И. Солженицын и угодил между двух жерновов – и вот, в отличие от А. И., смолот. Короче говоря – в моей смерти прошу винить. Пал на гражданской микровойнушке.

Чума, чума на оба ваши дома!
Я из-за них пойду червям на пищу,
Пропал, погиб. Чума на оба ваши дома!

Персонаж вправе и даже обязан говорить все, что автор предписал. Тем более – под конец роли. Шекспир при каждом мало-мальски удобном случае напоминает публике, про что его пьеса. Хотя и так все в курсе. Кто читал и кто не читал.

Конечно же, про то, как мальчик и девочка взаимно влюбились, но его папа и мама ненавидели ее папу и маму, и тоже взаимно, – и по причине такого непримиримого разногласия страстей мальчик и девочка, и мама мальчика, и двоюродный брат девочки, и еще двое юношей вынуждены были умереть.

В конечном итоге это правда. По большому счету. По очень большому. Вот если бы в начале нашей эры у дикарей в лесах Германии не случился демографический взрыв. Если бы Римская империя распалась не тогда и не так, как распалась. Если бы в 962 году Оттон I, немецкий король из рода Людольфингов, не учредил Римскую священную империю германской нации. Если бы через 200 лет баварские Вельфы и швабские Штауфены не стали домогаться ее короны. Если бы элиты итальянских княжеств и городов за еще 200 лет не раскололись на партию Императора и партию Папы – и т. д., – то, пожалуй…

Да, Шекспиру пришлось бы подправить главную вводную. Воздвигнуть между влюбленными другую стену (в виде закона кровной мести, самое простое) либо пропасть (скажем, социальную: Д. – дворянка, а Р. – мелкий буржуа; или еще так: они – брат и сестра, но не догадываются об этом, тогда как их родители… И прочее).

Но я не вижу, как это изменило бы участь Меркуцио. (Разве что в одном из вариантов он лишился бы своей последней, самой достопамятной реплики.) Переберем реальные (театральные) факты: оттого ли он проливает свекольный сок, валяясь на этих подмостках, что отцы двух веронских семейств придерживаются – или когда-то отцы их отцов придерживались – противоположных воззрений на геополитику?

Да никто в этой пьесе, ни один персонаж не погибает из-за этой мнимой вражды. Мнимой: говорит же так называемый старик Капулет во второй же сцене:

Мы оба одинаково с Монтекки
Наказаны; и, думаю, нетрудно
Нам, старым людям, было б в мире жить.

Если еще внимательней взглянуть, все они умирают из-за Ромео. За Ромео. От руки Ромео. Вместо Ромео.

Меркуцио, заколотый из-под его руки, убит вместо него и за него.

Открутим часовую стрелку на несколько цифр влево. Меркуцио и Бенволио плетутся к дому Монтекки – приглашены на обед. Толкуют: куда девался Ромео после вчерашнего приключения? Дома он, по словам его слуги (Бальтазар зовут слугу; по-моему, Бальтазар), не ночевал. А между тем:

Бенволио

Ему Тибальт, племянник Капулетти,
Прислал какую-то записку в дом.

Меркуцио

Клянусь душою, вызов!

Бенволио

Наш друг ответить на него сумеет.

Меркуцио. Любой грамотный человек сумеет ответить на письмо.

Бенволио. Нет, он ответит писавшему письмо, показав, как он поступает, когда на него наступают.

Все-таки он очень странный, этот Бенволио. Буквально накануне только что не рыдал (по заданию родителей Ромео, прямо как Полоний): поделись со мною, ну поделись, о друг и брат, чем ты так удручен, в чем причина твоей тоски.

А сейчас, когда другу и брату явно угрожает опасность (независимо от исхода поединка), его занимает только игра собственных слов.

Положим, в этой компании нельзя иначе. Ее хороший тон чем опасней, тем небрежней.

Но именно это позволяет нам услышать в голосе Меркуцио всамделишную тревогу:

Меркуцио. О бедный Ромео, он и так уж убит: насмерть поражен черными глазами белолицей девчонки. Любовная песенка попала ему прямо в ухо. Стрела слепого мальчишки угодила в самую середку сердца. Как же ему теперь справиться с Тибальтом?


Еще от автора Самуил Аронович Лурье
Успехи ясновидения

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Муравейник (Фельетоны в прежнем смысле слова)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Такой способ понимать

Петербуржец Самуил Лурье — один из лучших российских эссеистов, автор книг «Литератор Писарев», «Толкование судьбы», «Разговоры в пользу мертвых», «Успехи ясновидения» и других. Его новая книга — это хорошо выполненная мозаика из нескольких избранных произведений и отдельных литературных тем, панорама, собранная из разноцветных фрагментов литературы разных эпох.Взгляд Лурье на литературу специфичен, это видение, скорее, не исследователя-литературоведа, а критика, современника, подвластного влиянию поэтики постмодернизма.


Литератор Писарев

Книга про замечательного писателя середины XIX века, властителя дум тогдашней интеллигентной молодежи. История краткой и трагической жизни: несчастливая любовь, душевная болезнь, одиночное заключение. История блестящего ума: как его гасили в Петропавловской крепости. Вместе с тем это роман про русскую литературу. Что делали с нею цензура и политическая полиция. Это как бы глава из несуществующего учебника. Среди действующих лиц — Некрасов, Тургенев, Гончаров, Салтыков, Достоевский. Интересно, что тридцать пять лет тому назад набор этой книги (первого тома) был рассыпан по распоряжению органов госбезопасности…


Железный бульвар

Самуила Лурье называют лучшим современным русским эссеистом. Он автор романа «Литератор Писарев» (1987), сборников эссеистики «Разговоры в пользу мертвых» (1997), «Муравейник» (2002), «Успехи ясновидения» (2002). «Такой способ понимать» (2007) и др.Самуил Лурье — действительный член Академии русской современной словесности, лауреат премий им. П. А. Вяземского (1997), «Станционный смотритель» (2012) и др.В новой книге Самуила Лурье, вышедшей к его юбилею, собрана эссеистика разных лет. Автор предпринимает попытку инвентаризации ценностей более или менее типичного петербургского интеллигента.


Полное собрание рецензий

Издание представляет собою наиболее полное на сегодня собрание литературно-критических текстов С. Гедройца, под маской которого несколько лет публиковал свои рецензии Самуил Аронович Лурье (1942–2015). В сборник включено интервью С. А. Лурье о литературной мистификации «С. Гедройц».


Рекомендуем почитать
Трое из Кайнар-булака

Азад Авликулов — писатель из Сурхандарьи, впервые предстает перед читателем как романист. «Трое из Кайнар-булака» — это роман о трех поколениях одной узбекской семьи от первых лет революции до наших дней.


Сень горькой звезды. Часть вторая

События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, с природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации, описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, и боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин, Валерий Павлович Федоренко, Владимир Павлович Мельников.


Глаза Фемиды

Роман продолжает увлекательную сюжетную линию, начатую ав­тором в романе «Сень горькой звезды» (Тюмень, 1996 г.), но является вполне самостоятельным произведением. Действие романа происходит на территории Западно-Сибирского региона в период, так называемого «брежневского застоя», богатого как положительными, так и негативными событиями и процессами в обществе «развитого социализма». Автор показывает оборотную сто­рону парадного фасада системы на примере судеб своих героев. Роман написан в увлекательной форме, богат юмором, неожидан­ными сюжетными поворотами и будет интересен самым широким кругам читателей.


Ничего, кроме страха

Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.


Ценностный подход

Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.


Базис. Украина и геополитика

Книга о геополитике, ее влиянии на историю и сегодняшнем месте Украины на мировой геополитической карте. Из-за накала политической ситуации в Украине задачей моего краткого опуса является лишь стремление к развитию понимания геополитических процессов, влияющих на современную Украину, и не более. Данная брошюра переделана мною из глав книги, издание которой в данный момент считаю бессмысленным и вредным. Прошу памятовать, что текст отображает только субъективный взгляд, одно из многих мнений о геополитическом развитии мира и географическом месте территорий Украины.


Проза Александра Солженицына. Опыт прочтения

При глубинном смысловом единстве проза Александра Солженицына (1918–2008) отличается удивительным поэтическим разнообразием. Это почувствовали в начале 1960-х годов читатели первых опубликованных рассказов нежданно явившегося великого, по-настоящему нового писателя: за «Одним днем Ивана Денисовича» последовали решительно несхожие с ним «Случай на станции Кочетовка» и «Матрёнин двор». Всякий раз новые художественные решения были явлены романом «В круге первом» и повестью «Раковый корпус», «крохотками» и «опытом художественного исследования» «Архипелаг ГУЛАГ».


Жизнь после смерти. 8 + 8

В сборник вошли восемь рассказов современных китайских писателей и восемь — российских. Тема жизни после смерти раскрывается авторами в первую очередь не как переход в мир иной или рассуждения о бессмертии, а как «развернутая метафора обыденной жизни, когда тот или иной роковой поступок или бездействие приводит к смерти — духовной ли, душевной, но частичной смерти. И чем пристальней вглядываешься в мир, который открывают разные по мировоззрению, стилистике, эстетическим пристрастиям произведения, тем больше проступает очевидность переклички, сопряжения двух таких различных культур» (Ирина Барметова)


Мемуары. Переписка. Эссе

Книга «Давид Самойлов. Мемуары. Переписка. Эссе» продолжает серию изданных «Временем» книг выдающегося русского поэта и мыслителя, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2020 году («Поденные записи» в двух томах, «Памятные записки», «Книга о русской рифме», «Поэмы», «Мне выпало всё», «Счастье ремесла», «Из детства»). Как отмечает во вступительной статье Андрей Немзер, «глубокая внутренняя сосредоточенность истинного поэта не мешает его открытости миру, но прямо ее подразумевает». Самойлов находился в постоянном диалоге с современниками.


Дочки-матери, или Во что играют большие девочки

Мама любит дочку, дочка – маму. Но почему эта любовь так похожа на военные действия? Почему к дочерней любви часто примешивается раздражение, а материнская любовь, способная на подвиги в форс-мажорных обстоятельствах, бывает невыносима в обычной жизни? Авторы рассказов – известные писатели, художники, психологи – на время утратили свою именитость, заслуги и социальные роли. Здесь они просто дочери и матери. Такие же обиженные, любящие и тоскующие, как все мы.