Химеры - [14]

Шрифт
Интервал

Бенволио. Да что особенного представляет собой этот Тибальт?

И Меркуцио объясняет: очень сильный фехтовальщик. Сущий дьявол. «Дуэлянт, дуэлянт». По умолчанию: а Ромео которую ночь – включая сегодняшнюю – не спит, и вообще он в плохой форме. И первые слова Меркуцио при появлении Ромео – а стало быть, и первая мысль – об этом же:

Бенволио. А вот и Ромео, вот и Ромео.

Меркуцио. Совсем вяленая селедка без молок. Эх, мясо, мясо, ты совсем стало рыбой!

Теперь крутанем стрелку вправо, вернемся на площадь после обеда. Вот стоит Меркуцио, вот Бенволио. Чуть поодаль кучкуются пажи и слуги. Пойдем отсюда, умоляет Бенволио. День жаркий, всюду бродят Капулеты и т. д., вы помните.

А Меркуцио не трогается с места. Как я теперь понимаю – дожидаясь Тибальта: в этой Вероне, я думаю, ниоткуда никуда не попасть, минуя площадь. Меркуцио помнит про письмо и уверен, что в нем – картель; Ромео этого письма еще не получил, Бенволио про него как бы забыл; и я как бы забыл, когда разбирал эту сцену.

Но теперь все смотрится и читается иначе. Меркуцио цепляется к первой же фразе Тибальта – чтобы переключить его ярость на себя. Тибальт не поддается, но огрызается – и Меркуцио симулирует вспышку гнева, делая вид, будто страшно оскорблен. А может быть – и не симулирует; может быть, невнятное (по крайней мере, для переводчиков) замечание Тибальта означает: игра разгадана, а вот каким типом отношений объяснить столь трогательную заботу старшего товарища о младшем, – мы, веронское хулиганье, золотая молодежь, еще разберемся на досуге.

Короче, сказано достаточно, сейчас они бросятся друг на друга – но появляется Ромео, и Тибальт поворачивается к нему.

И сразу отвешивает ему грубое ругательство.

Теперь вмешательство Меркуцио – да кого бы то ни было – просто невозможно.

Ответить Тибальту должен Ромео – и только ударом, либо он опозорен навсегда.

А он не понимает. Не врубается в ситуацию. Вчерашнего инцидента не заметил. Письма с вызовом не получал. И вообще – счастлив. Полночи объяснялся в любви, полчаса назад женился, и скоро опять ночь, и есть один такой балкон, на котором лежит, свернутая в кольцо, веревочная лестница, – короче, оставьте его в покое, он вас всех обожает, – да, и тебя, новый родственник, милый двоюродный шурин, не лай, пожалуйста, не лай, скоро все поймешь, и все поймут, а сейчас некогда, некогда, всем пока-пока и общий привет.

И порывается уйти. Чуть ли не убежать. Под свист и злобный смех ватаги Тибальта. Приветливо улыбаясь. Как жалкий трус.

Какую-нибудь минуту назад вы любили человека. Готовы были отдать за него свою жизнь. А теперь вам тяжело на него взглянуть. Совестно и противно. Потому что это не он, а зачем-то разыгравший вас незнакомец с актерским дарованием. И, значит, никого вы не любили, потому что тот, про кого вы думали, что любите его, – не существовал. Тот, кого презираешь, – не существует. Спокойно уйти и спокойно напиться с безмолвным Бенволио.

А он кричит, Меркуцио кричит:

О низкое, презренное смиренье!
Его загладит лишь alla stoccata.

(Обнажает шпагу.)

Тибальт, ты, крысолов, – что ж, выходи!

Через минуту (или сколько отведет режиссер) все кончено.

Известно из разных текстов (откуда же еще), что бывает тоска, называемая смертной. И смертельная скорбь. Как-то сопряженная с незнакомым никому из живущих чувством одиночества абсолютного.

– Чума на оба ваши дома! Черт возьми! Собака, крыса, мышь, кошка исцарапала человека насмерть!

Жизнь уходит, теряя цвет и ценность. На экране – пустой кусок черно-белой пленки, пляска царапин, фильм 1958 года, из динамиков невозможный голос (Михаила Рыбы) оглушительно ноет невозможные слова (Марка Соболя) на невозможный (Моисея Вайнберга) мотив, – воет из последней глубины советского коллективизма:

Но пуля-дура вошла меж глаз
Ему на закате дня.
Успел он крикнуть и в этот раз:
Какое мне дело до всех до вас?
А вам – до меня?

История Меркуцио печальна весьма.

Но вот – для сравнения – другая; на вид – почти точно такая же.

28

Джеймс Крайтон (James Crichton; фамилия пишется также Кричтон, Крихтон, Крейтон; шотландская фонетика загадочна) родился четырьмя годами раньше Шекспира, на несколько градусов севернее, в гораздо более высоком социальном слое; с самого детства удивлял окружающих необыкновенным блеском умственных способностей (не исключаю, что на самом деле лишь одной – памятью), а повзрослев, отличался, говорят, могучим телосложением и красотой лица. Короче, с Шекспиром ни малейшего сходства (и Шекспир тут приплетен мною ни к селу ни к городу), только и общего, что оба – островитяне. К семнадцати годам, то есть в 1577-м, этот любимчик судьбы окончил престижный университет (Св. Эндрю), а вскоре поднялся на борт корабля и отплыл во Францию.

То ли на ловлю счастья и чинов, как Квентин Дорвард. То ли сеять разумное, доброе, вечное, как тоже не придуманный еще Дон Кихот. Не все ли равно, раз ничего не удалось.

Он был католик, а в Шотландии разрезвились фанаты кальвинизма, и дело шло к тому, чтобы поставить католиков вне закона.

И он был как-то связан с кланом Стюартов. Чуть ли не родством. По крайней мере, бывший регент Шотландии Джеймс Стюарт, граф Морей, определенно приходился ему какой-то водой на киселе, поскольку был потомком лорда Крайтона из Крайтона, канцлера и пэра.


Еще от автора Самуил Аронович Лурье
Успехи ясновидения

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Муравейник (Фельетоны в прежнем смысле слова)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Такой способ понимать

Петербуржец Самуил Лурье — один из лучших российских эссеистов, автор книг «Литератор Писарев», «Толкование судьбы», «Разговоры в пользу мертвых», «Успехи ясновидения» и других. Его новая книга — это хорошо выполненная мозаика из нескольких избранных произведений и отдельных литературных тем, панорама, собранная из разноцветных фрагментов литературы разных эпох.Взгляд Лурье на литературу специфичен, это видение, скорее, не исследователя-литературоведа, а критика, современника, подвластного влиянию поэтики постмодернизма.


Литератор Писарев

Книга про замечательного писателя середины XIX века, властителя дум тогдашней интеллигентной молодежи. История краткой и трагической жизни: несчастливая любовь, душевная болезнь, одиночное заключение. История блестящего ума: как его гасили в Петропавловской крепости. Вместе с тем это роман про русскую литературу. Что делали с нею цензура и политическая полиция. Это как бы глава из несуществующего учебника. Среди действующих лиц — Некрасов, Тургенев, Гончаров, Салтыков, Достоевский. Интересно, что тридцать пять лет тому назад набор этой книги (первого тома) был рассыпан по распоряжению органов госбезопасности…


Железный бульвар

Самуила Лурье называют лучшим современным русским эссеистом. Он автор романа «Литератор Писарев» (1987), сборников эссеистики «Разговоры в пользу мертвых» (1997), «Муравейник» (2002), «Успехи ясновидения» (2002). «Такой способ понимать» (2007) и др.Самуил Лурье — действительный член Академии русской современной словесности, лауреат премий им. П. А. Вяземского (1997), «Станционный смотритель» (2012) и др.В новой книге Самуила Лурье, вышедшей к его юбилею, собрана эссеистика разных лет. Автор предпринимает попытку инвентаризации ценностей более или менее типичного петербургского интеллигента.


Полное собрание рецензий

Издание представляет собою наиболее полное на сегодня собрание литературно-критических текстов С. Гедройца, под маской которого несколько лет публиковал свои рецензии Самуил Аронович Лурье (1942–2015). В сборник включено интервью С. А. Лурье о литературной мистификации «С. Гедройц».


Рекомендуем почитать
Трое из Кайнар-булака

Азад Авликулов — писатель из Сурхандарьи, впервые предстает перед читателем как романист. «Трое из Кайнар-булака» — это роман о трех поколениях одной узбекской семьи от первых лет революции до наших дней.


Сень горькой звезды. Часть вторая

События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, с природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации, описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, и боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин, Валерий Павлович Федоренко, Владимир Павлович Мельников.


Глаза Фемиды

Роман продолжает увлекательную сюжетную линию, начатую ав­тором в романе «Сень горькой звезды» (Тюмень, 1996 г.), но является вполне самостоятельным произведением. Действие романа происходит на территории Западно-Сибирского региона в период, так называемого «брежневского застоя», богатого как положительными, так и негативными событиями и процессами в обществе «развитого социализма». Автор показывает оборотную сто­рону парадного фасада системы на примере судеб своих героев. Роман написан в увлекательной форме, богат юмором, неожидан­ными сюжетными поворотами и будет интересен самым широким кругам читателей.


Ничего, кроме страха

Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.


Ценностный подход

Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.


Базис. Украина и геополитика

Книга о геополитике, ее влиянии на историю и сегодняшнем месте Украины на мировой геополитической карте. Из-за накала политической ситуации в Украине задачей моего краткого опуса является лишь стремление к развитию понимания геополитических процессов, влияющих на современную Украину, и не более. Данная брошюра переделана мною из глав книги, издание которой в данный момент считаю бессмысленным и вредным. Прошу памятовать, что текст отображает только субъективный взгляд, одно из многих мнений о геополитическом развитии мира и географическом месте территорий Украины.


Проза Александра Солженицына. Опыт прочтения

При глубинном смысловом единстве проза Александра Солженицына (1918–2008) отличается удивительным поэтическим разнообразием. Это почувствовали в начале 1960-х годов читатели первых опубликованных рассказов нежданно явившегося великого, по-настоящему нового писателя: за «Одним днем Ивана Денисовича» последовали решительно несхожие с ним «Случай на станции Кочетовка» и «Матрёнин двор». Всякий раз новые художественные решения были явлены романом «В круге первом» и повестью «Раковый корпус», «крохотками» и «опытом художественного исследования» «Архипелаг ГУЛАГ».


Жизнь после смерти. 8 + 8

В сборник вошли восемь рассказов современных китайских писателей и восемь — российских. Тема жизни после смерти раскрывается авторами в первую очередь не как переход в мир иной или рассуждения о бессмертии, а как «развернутая метафора обыденной жизни, когда тот или иной роковой поступок или бездействие приводит к смерти — духовной ли, душевной, но частичной смерти. И чем пристальней вглядываешься в мир, который открывают разные по мировоззрению, стилистике, эстетическим пристрастиям произведения, тем больше проступает очевидность переклички, сопряжения двух таких различных культур» (Ирина Барметова)


Мемуары. Переписка. Эссе

Книга «Давид Самойлов. Мемуары. Переписка. Эссе» продолжает серию изданных «Временем» книг выдающегося русского поэта и мыслителя, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2020 году («Поденные записи» в двух томах, «Памятные записки», «Книга о русской рифме», «Поэмы», «Мне выпало всё», «Счастье ремесла», «Из детства»). Как отмечает во вступительной статье Андрей Немзер, «глубокая внутренняя сосредоточенность истинного поэта не мешает его открытости миру, но прямо ее подразумевает». Самойлов находился в постоянном диалоге с современниками.


Дочки-матери, или Во что играют большие девочки

Мама любит дочку, дочка – маму. Но почему эта любовь так похожа на военные действия? Почему к дочерней любви часто примешивается раздражение, а материнская любовь, способная на подвиги в форс-мажорных обстоятельствах, бывает невыносима в обычной жизни? Авторы рассказов – известные писатели, художники, психологи – на время утратили свою именитость, заслуги и социальные роли. Здесь они просто дочери и матери. Такие же обиженные, любящие и тоскующие, как все мы.