Химеры. Часть 1. Голубка на щите - [18]

— Ты очень уверенно говоришь, — девушка не отстранилась, но в голове ее слышалось недоверие. — Что может об этом знать рыбка из городской реки?

— Возможно, многое.

— А возможно — ничего.

Ньет не отрываясь смотрел на неподвижных химерок. Что-то было в изломанных фигурах… неправильное. У него заныло под вздохом, как бывает в предчувствии сильной грозы.

— Полуночные — наша темная половина, — уверенно сказала Десире. — У каждого человека бывает волшебная половина, надо только уметь ее позвать. У химерок она — полуночная.

— Я волшебный. У меня никакой человеческой половины нет.

— Ты просто не интересовался.

— Твои познания меня потрясают.

— У Стрева есть Учитель, он все-все про Полночь знает. А Стрев нам рассказывает. Он говорит, что в химерки только те идут, кто Чует, только избранные.

— Угу.

— Ты думаешь, мы не знаем, что в Полночи все подчиняются Холодному Господину? — Десире нехорошо сощурилась. — Конечно, они несвободны, и не могут прийти сюда без его позволения. Но приглашение человека этот запрет отменяет, не так ли? Человек снимает запрет, наймарэ делится с человеком силой и волшебством. Дарит способность летать.

— Сделка с Полночью?

Десире снисходительно усмехнулась.

— Сделку совершают чужие друг другу существа. А родные — обмениваются дарами. Фюльгья — это твоя половина, твое как бы отражение, твой близнец. Какая сделка? Это обретение себя, целостность. Именно это обретение дарит свободу, Ньет, а вовсе не Полночь как таковая. Не такие уж мы идиоты, как ты думаешь.

— Десире, все это очень сложно для такого олуха, как я. Но хорошо, пусть ты права, и твой Стрев не просто глупый человеческий детеныш. Я только одного не понимаю, почему вы решили, что ваши темные половины — наймарэ? В Полночи множество разных созданий, некоторые живут совсем рядом с людьми. Некоторые настолько слабы и неразумны, что закон Холодного Господина над ними не властен. Они что-то вроде тараканов или крыс, кишат по темным углам, жрут человечью злобу и страх.

Десире сжала губы.

— Ну ладно, этих не считаем, считаем разумных… в большей или меньшей степени, — продолжил Ньет. — Вот гримы например, которые кладбища сторожат. Один, которого я видел, выглядел, как собака. А другой — в точности, как пегий боров. С чего твой Стрев решил, что его близнец — высший демон, наймарэ, а не кладбищенская свинья?

— Я же сказала, что у химер темная половина — всегда крылатая. Ты хоть раз в жизни наймарэ видел?

— Нет.

— Ну вот и помолчи тогда.

Ньет обиженно замолк, и они некотрое время шли рядом, не произнося ни слова.

Странные эти люди, все им неймется, хочется заглянуть туда, куда не просят, сунуть руки и голову. Неудивительно что потом — ам! — головы то и нет. Отважно лезут туда, где не хватает познаний, да и не может хватать.

Он никогда не видел наймарэ, и не рвался увидеть.

Что-то темное мелькнуло в воздухе, Ньет вскинулся, оттолкнул девушку. Раздался удар о мокрую мостовую, разлетелись брызги.

Десире вскрикнула, потом зажала себе рот ладонью.

Ньет подбежал, опустился на колени рядом с неподвижным телом в причудливых тряпках.

Белые волосы распустились в луже, как водоросли, окрасились мутной чернотой. Желтый свет фонарей бесстрастно выхватывал остановившиеся глаза, неловко заломленную руку в обрезанной перчатке.

Не дышит.

Ньет глянул вверх. Никого. Как растворились.

— Опасно сидеть на мокрых крышах.

— Иногда… такое случается…. - пролепетала Десире. — Редко. Мы считаем, что…

— Десире, — Ньет поднялся на ноги. — Вы самоубийцы. Вы не понимаете, куда суетесь. Я…

— Ты бы лучше шел отсюда, — зло ответила девушка. — У тебя даже документов нет. Сейчас муниципалы приедут.

Она коротко глянула на тело упавшей химерки и снова прижала руку ко рту.

Ноги сами донесли Ньета до портовых ворот. Он опомнился только, когда в сознание пробился шум неумолчно работающих механизмов, гудки портовой железной дороги и тяжкий шум моря.

Он передернул плечами под мокрой курткой, в которой болталась тяжелая связка ключей, потом независимо сунул руки в карманы и начал спускаться по лестнице. Восточная часть Карамельной бухты уже окрасилась розовым, летние ночи короткие. Дождь утих и мостовые начинали парить, высыхая.

На душе у Ньета было тяжело и он побрел к морю, мимо приземистых офисов судовладельческих и транспортных компаний, мимо курганов кварцевого песка и светлого щебня, мимо штабелей кедровых бревен, которые везли из Доброй Ловли.

Катандерана испокон веков торговала и с севером и с югом.

Схваченное каменными тисками молов, море лежало далеко внизу, обманчиво спокойное, смирившееся.

Соленая вода плескалась в доках, между стрелами причалов, шла мелкой рябью, не притязая на большее.

Ньет чуял, как ходят на глубине рыбы, как втекает в бухту пресная вода забранной в трубу Ветлуши и Королевского канала. Как покачиваются на несильной волне тяжелые тела кораблей, и натягиваются железные якорные цепи.

За всю жизнь ему не приходила в голову мысль, что до моря можно дойти посуху.

Как завороженный, он смотрел на объеденную портовым строительством береговую линию, на серое бесконечное пространство за ней и на вспыхивающие белым крылья чаек.