Химеры Апокалипсиса - [31]

* * *

… Было золотистое сияние и теплое, по-летнему ласковое, клонящееся к горизонту солнце. Я сидела на краю травяного обрыва, поросшего клевером и ромашками, свесив вниз босые ноги, и любовалась пронизанным золотой паутиной вечерним городом. На коленях у меня сидела Клео, следила огромными глазищами за носившимися над цветами мотыльками.

Кто-то неслышно подошел, сел рядом. Я лениво повернула голову. Человек был одет в белое, светлокожий, с красивыми, чуть печальными, глазами. Странно — я не могла угадать его пола. К моему удивлению, Клео мгновенно перебралась к нему на колени, блаженно замурлыкала под ласкающей рукой.

— Ты кто? — спросила (а может, подумала) я. Человек улыбнулся.

— Ты меня знаешь. Правда, мы с тобой с некоторых пор, увы, не в ладах.

— Да не знаю я тебя, — возразила я все так же лениво.

— Ты на меня очень обижена, Геля. Ты думаешь, я не знаю этого, но мне больно оттого, что ты закрыла для меня свое сердце.

Я посмотрела на собеседника внимательнее.

— Ты Бог?

Вместо ответа человек мягко опустил ладонь на мои скрещенные руки. Ладонь была теплая и нежная, хотелось вечно ощущать ее невесомую тяжесть на своей коже. Почему-то защипало в носу.

— Я? Я то, что есть в тебе, есть в каждом человеке, во всем живущем. Я — твоя часть, а ты — моя. Я — все те, кого ты любишь и любила…

Лицо человека менялось, тая на солнце, точно воск. Это было лицо моего умершего отца, лицо Никиты, лицо Моргана, и, наконец, дорогое лицо мамы…

— Прости мне свою боль. Я так люблю тебя… — сказала мама и поцеловала меня в лоб.

Я счастливо вздохнула и закрыла глаза.

* * *

Открыв глаза, я долго и тупо изучала потолок. Потом взгляд мой перебрался на стены, упал на пол. Я лежала посреди широкой, очень мягкой и удобной кровати, в просто, но изящно обставленной спальне. Шторы были задернуты, но судя по полумраку, разгоняемому двумя светильниками, за окном был вечер. По стеклу постукивал редкий дождик.

Я попыталась подняться, но комната тут же куда-то уплыла, да так стремительно, что я снова бухнулась затылком в подушку. Приоткрытая дверь тут же распахнулась, пропуская необычайно встревоженного и расстроенного Моргана. Лицо у него заметно осунулось.

— Осторожно, осторожно, Энджи, — он ласково придержал меня за плечи, помог спустить ноги с кровати. — Наконец-то ты проснулась.

— Я… долго спала? — прохрипела я, повиснув на его плече.

— Почти двое суток. Стресс, да еще успокаивающее… Врачи настаивали, чтоб я перевез тебя в больницу, под их наблюдение, но я воспротивился.

— Так я у тебя?…

— Да, в моей холостяцкой берлоге, — невесело усмехнулся Морган.

Я оглядела свое мятое, испачканное платье, дырку на чулке и капризно заявила:

— Хочу в душ.

— Ммм… конечно… — замялся детектив, — но ты еще так слаба. Может, лучше утром?

— Нет, сейчас!

— Ладно, ладно, как скажешь, Энджи. Я дам тебе халат. И… я осмелился привезти сюда кое-какие твои вещи… если хочешь… Пойдем, я провожу тебя в ванную. Осторожно, держись за меня.

С его помощью я добралась до ванной, и, невзирая на протесты детектива, захлопнула дверь перед его носом.

— Э… Если тебе станет плохо, кричи! — донеслось из-за двери. — Я буду тут.

Освободившись от одежды, я подставила лицо под упругие теплые струи. Капли воды мешались с каплями слез. Никита. Клео. Боль была глухой, какой-то глубокой, ноющей. Сильная, неженская воля заглушала желание закричать, забиться в истерике. Наверное, после маминой смерти я уже никогда не буду способна на полноценные чувства и переживания. Душа, как орех, обросла твердой скорлупой, на которой каждая новая потеря оставляла небольшую трещину.

Укутавшись в болтавшийся на мне халат, я прошла на кухню, села на угловой диванчик у окна. На улице моросило, свет фонарей и огней центра казался размытым, нереальным, как в сказке. Морган молча поставил передо мной большую чашку какао, тарелку со сладкими гренками. К собственному удивлению, я в один присест смела все до последней крошки.

— Куда вы дели… тела? — выдавила я после продолжительного молчания.

Морган отвел взгляд.

— Никиту отвезли в морг, на экспертизу. Родственники в курсе, не переживай. Клео я похоронил в твоем саду, после того, как у нее изъяли улику — пук перьев… и сделали соскобы с когтей и зубов.

— Надеялись получить ДНК убийцы?

— Да, но…

— Но напрасно.

— Да. Снова какая-то мистика…

— Перья, запах серы, мистика, — я в упор посмотрела в глаза детектива.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты видел, как был убит Никита?

Морган вздрогнул.

— Да, ужасно. Эксперты заверяют, что следы на его теле принадлежат скорее клыкам какого-то огромного зверя, чем ножу. Одна зацепка все же есть…

— Какая?

— Очень странно, но слюна, обнаруженная в ранах Никиты… прости, Энджи… принадлежит собаке… или волку. Мы также нашли единственный след — убийца по неосторожности наступил в кровь — отпечаток босой человеческой ноги. Да еще эти перья… я ничего не понимаю. Получается, убийца — мужчина средних лет, рослый, крепкого телосложения — пришел с собакой… или волком и птицей?

— Все проще, чем кажется, — пробормотала я. — Это Сатана. Крылатый Сатана. Умеющий оборачиваться волком. А крылья я его видела, на самом деле они черные. Но он прикидывается ангелом, приходит в обличье архангела Михаила…