Хендрикс, Последние 22 дня - [9]

Вот её слова, сказанные мне:

— Я находилась на задней половине сцены, когда Джими вышел на сцену и начал играть, что–то непостижимое произошло в этот момент. Я была в полутора метрах от него. В воздухе висело напряжение, знаешь, как будто все это время мы были зерном и нас мололи мельничные жернова, ведь фестиваль практически завершён. Вдруг, вспышка энергии пронзила моё тело электрическим разрядом. Я ясно увидела Джими, я ощутила кожей вопль агонии и боли. В какой–то момент — вопль о помощи, отчаяние, как предчувствие смерти. Мне захотелось похитить его. Забрать прочь от каких–то людей, обступивших его — я видела, как его душат, забрать его в деревню, где нет всей этой облепившей его грязи.

Но в то же время я знала, что не смогла бы сделать этого, я не достаточно сильна, я смогла только увидеть и почувствовать, но не действовать.

Не думаю, что я какая–то особенная и одна ощутила близость его смерти. По–моему многие это увидели. Вот такое было у него сильное поле. Но ни у кого не хватило бы сил вырвать его из этой паутины. Было так, как если бы на наших глазах погибал друг, а мы, даже все вместе, ничем не могли бы ему помочь.

И не смогли бы. От него исходил свет звезды, мы же были по другую сторону. Тем не менее, я увидела то, что увидела. Временами он ловил мой взгляд, полный понимания, видел, что я верю в человеческую искренность. Ни приветом, ни словом мы не обменялись, только смотрели друг на друга и всё.

Остров

Джими повернулся к музыкантам:

— Мягко и громко, мягко и громко.

Выступление началось коротким фидбэком, плавно перешедшим в "Боже храни королеву", возможно специально выбранную Джими с целью дать понять своим английским поклонникам, что он их не забыл за своё долгое отсутствие в Америке. Затем Мич Мичелл сыграл вступление к Сержанту Пепперу, но начались аппаратурные проблемы — вопящий неуправляемый фидбэк — пришлось прерваться и окончить номер со второй попытки.

— Он забежал к нам. На нём лица не было. Сказал, что фуз накрылся. Мы заменили его после первой вещи, рассказывает Эрик Барретт.

Сержантом Джими постоянно открывал свои выступления в 1968 году, но очень редко играл в 70–м.

31

[Джими делает попытку зажечь себя старым приёмом: играть как будто репетируешь] и без всякого объявления переходит к Мэджику Испанского замка, но как только он его окончил, какой–то чужой голос и ксилофон стали слышны из громкоговорителей.

— Благодарю ещё раз, что пришли нас послушать. Хотелось бы окунуться в другую песню, сыгранную нами не помню уж где, лета 1833, думаю, она свежа и ныне, если… если вы вообще во что–нибудь врубаетесь.

Пока рабочая бригада пыталась найти неисправность и предотвратить проникновение радиосигналов, Джими напустил на себя бравый вид и, поднеся гриф к голове, пальцами перебирал аккорды, с которых начнётся следующий номер All Along The Watchtower. Аппаратная проблема упорно сопротивлялась усилиям радиоинженеров.

После слов:

Но эти игры не для нас

Не в этом наш удел

Таких касаться тем

Не будем в столь поздний час…

Джими обратился мысленно к публике.

— Ненавижу выступать ночью, никого не видно. Ну и для кого я тогда играю? Для себя? И для музыкантов, и для публики, это плохо.

Говорит Эрику, что не работает педаль вау–вау. И продолжает петь:

Принцы в башне на посту

и дамы на порог…

— Э… у нас небольшие трудности с оборудованием, это займёт какое–то время, а пока купите себе сосиску в тесте.

В этот момент толпа стала скандировать: "Voodoo Chile!".

— Это нам ещё предстоит э… попозже.

Настраивая уни–вайб для следующего номера, Machine Gun, Джими сказал:

— У правительства свои игры, и когда они теряют власть, им нужна война. Следующую песню я посвящаю всем, кто сражается в Бирмингеме, тем скинхедам, тем…

Такое неожиданное выражение симпатии к по большому счёту чуждой аудитории фестиваля культуре вызвало смешанную реакцию.

— Надеюсь, вы меня поймёте, право, знаете. Солдатам, сражающимся в Бурнмауте, сражающимся во Вьетнаме, таким же как я, почти забытым. Как много мест, где идёт война.

После третьей минуты вернулись радиопомехи. Теперь это были переговоры охраны. "Охрана, охрана, как меня слышно, приём," — донеслось из динамиков. Джими, казалось, не обращал внимания на эти наложения и продолжал играть и странным образом эти голоса влились в песню, как если бы всё это было задумано изначально. Прошло примерно минут девять, Джими перестал играть и Мич Мичелл погрузился в четырёхминутное соло на барабанах. Джими вернулся с 10–минутным джемом, показывая невероятную виртуозность своей игры.

— Менеджеры исполнителей, и в особенности менеджер Хендрикса, были очень агрессивно настроены, — рассказывает Мюррей Лернер [8–00:05:11,500]. — … не та гостиница, не те деньги… не та реклама. Промоутеры были на осадном положении агенты, менеджеры, звонки из Америки, из Лондона: "Ну, и где этот *** счёт, который он собирался прислать? Слушай, он должен прислать этот *** счёт, если хочет получить деньги!" Я кожей чувствовал… что всё это важно, но главнее всего был Хендрикс и мы не могли не быть… рядом с ним, подбираясь почти вплотную, мы снимали его руки, снимали его крупным планом. Мы участвовали в действе… Я смотрю на музыку более широко, считаю, недостаточно просто её сыграть хорошо главное уловить ритм всего происходящего и музыкально вписаться в пространство по мере сил, конечно. Другими словами, слиться в движении, скажем, как в Machine Gun, с движением его ноги. Удастся ли вам слиться с движением его ноги, нажимающей на вау–вау? Мне это не удалось. Я был так близок, так близок. Думаю, в какой–то момент мы снимали одновременно 9 камерами, но большей частью их было шесть, все с рук. Все мы были на сцене, нам приходилось выгибаться, будто в нас не было костей, перетекали с одного места на другое, момент этого требовал. Знаешь, это тебе не стационарная камера, и это не была гонка за лучшим кадром, как может показаться, хотя, все операторы и врубались в музыку. Думаю, визуальная часть не менее важна, чем сама музыка, поэтому я и стремился их совместить.