Хендрикс, Последние 22 дня - [25]

Предыдущий концерт этих гастролей пока был победителем в плане общения Джими с публикой, этот же побил все рекорды — Джими не произнёс ни одной реплики в зал, но выступление считается одним из самых лучших. Никаких проблем с оборудованием, да и сам он играл, не останавливаясь, и после шоу все сразу вернулись в гостиницу Кемпински.

Робин Трауэр поделился с Куртисом Найтом [стр. 161] своими впечатлениями:

— Прежде я никогда не видел Джими. Я всегда избегал его, потому что чувствовал, если увижу его игру, то никогда больше не возьму в руки свою гитару. Я понимал, что это было бы сродни "забудь", понимаешь? Так и случилось: я увидел и понял "забыть". Я был в ауте пару месяцев, тем более что его не стало через неделю. Всё это потрясло меня.

А тогда, в Берлине, это был странный концерт. Сначала мы [Procol Harum], затем Консервированная жара, потом 10 лет спустя, под самый конец — Джими. С самого начала народ стал надираться и надирался всё больше и больше и больше. И, к тому времени как на сцену поднялся Джими, уже не перед кем было играть — все уже ни во что не врубались. Думаю, они всё равно не поняли бы, знаешь, а я… я хочу сказать, я бы и сотой доли не смог бы сделать, что он делал, а ведь я музыкант и считаюсь неплохим гитаристом, так что представь, это всё им было не под силу.

Я был в шоке от публики. Да и группа играла не вместе, но он, истинный маэстро, такого я никогда не вдел, настоящий маэстро инструмента. Только из–за одного этого, думаю, он мог бы не играть так сильно перед какими–то опущенными.

Как бы там ни было, я зашёл к нему в артистическую, когда он кончил. Что я собирался ему сказать? я вообще колебался, заходить, или нет, но, скорее ворвавшись, чем войдя в артистическую, выпалил: "Е-е! Я только сказать, это лучшее, что я видел за свою жизнь", — а ведь это так и было. "О, спасибо, но не сейчас", — услышал я в ответ и выскочил наружу.

Это был первый и последний раз, как я видел его. Я не думаю, что когда–нибудь он решил бы остановиться. Возможно, те люди, с которыми он играл, не были ему равны. Я только говорю, возможно, и эта возможность исходила из того, что с ними он не достигал лучшего качества. Он был слишком далеко впереди. Тогда, в Берлине, я смотрел во все глаза и старался понять, как он это делает, я же стоял совсем рядом на краю сцены и мне было всё хорошо видно, но, чёрт побери, как? Я только понимал, что он делает, но как? За всю жизнь не видел такого инструменталиста, о котором мог бы сказать подобное. Пару месяцев я был сам не свой, я продолжал играть, но моё сердце, оно было где–то далеко. Манера игры, она была не моя, это была его манера игры.

В ночь на субботу 5 сентября

В течение ночи ангелы продолжили бесчинствовать. Они превратили в руины один из вагончиков организаторов фестиваля, видимо рассердившись, что не получили оплату за свои "труды". Было решено заплатить каждому по 150 марок и освободить их от дальнейших обязательств. И хотя ни один из них не покинул территорию фестиваля, план сработал в немалом: прекратилась унизительная "проверка безопасности" на входе.

Суббота 5 сентября

72

В субботу в лагере Хендрикса объявили ранний подъём. Джими проснулся, умылся и уже в 10 утра самолёт со всей его командой во главе с ним на борту поднялся в воздух с берлинского аэропорта Темплехоф и взял курс на Гамбург. Затем поездом до Гроссенброде, где на пароме до Фехмарна. И в середине дня заехали в гостиницу Дания в Путтгардене, расположенном на в северной части острова.

— В поезде, — рассказывает Джерри Стикеллз, — Джими сказал, что хочет немного поспать и пытался прорваться в спальный вагон, так как он был почему–то закрыт. Охране ничего не оставалось как остановить поезд, так как он угрожал всех нас уволить. Ситуацию разрешила мирным путём жена владельца этого поезда, которая по счастливой случайности ехала с нами…

— Мы вылетели из Берлина, — говорит Мич Мичелл, — чтобы встретиться с другими участниками фестиваля. Затем мы все сели в поезд до побережья, где пересели на паром. Много проблем мне доставил мой старый паспорт. У меня отрасли волосы и я совершенно перестал походить на того парня с фотографии в паспорте, каким я был много лет назад. И таможенники никак меня не пропускали. Было очень раннее утро и, естественно, настроение у меня отсутствовало и, говорят, я набросился на одного из офицеров. Мы прибыли туда днём и предполагали начать в восемь. К шести поднялся ветер, который начал превращаться в настоящий шторм. От организаторов мы узнали много нового: и что проблемы с аппаратурой, и что Ангелы Ада все вооружены.

— Фехмарн был нашим первым большим фестивалем, — рассказывает Христиан Бурхард, барабанщик Embryo, пионеров немецкого краут–рока, — мы ожидали, что это станет величайшим событием: такие звёзды собирались там выступить, я хотел сказать, звёзды первой величины, и нас поместили среди них! Мы были в полнейшей эйфории и не заметили как проехали 1000 километров на нашем фольксвагене из Мюнхена, не сделав ни единой остановки. Мы приехали к вечеру, погода была действительно ни к чёрту, лил дождь и на море был шторм. Наш автобус был немедленно окружён плотным кольцом банды байкеров, которых нам пришлось долго убеждать, что мы группа Эмбрион и что мы участники фестиваля. Я никогда не забуду, как они, окружив наш старенький автобус и держа его за кромку крыши, сопроводили его до самой сцены, расчищая дорогу, нещадно избивая цепями впереди идущих. Мы были в шоке и, высунувшись из окон, кричали: "Вы сошли с ума! Перестаньте сейчас же!" Но они все были совершенно пьяны и не обращали никакого внимания на наши возгласы.