Хайм - [37]

Я откашлялся, чтобы хоть как-то сломать это ужасное молчание, которое сдавило нас, как ледовое поле затирает обреченный корабль. Я выбрал самую тихую, самую мягкую интонацию.

– Постум… Что происходит, мальчик? Почему тебе ничего не хочется?

Он ответил не сразу – тоже долго подбирал нужное выражение, нужный тон. Я терпеливо ждал. Неужели отныне мы так и будем общаться, осторожно переставляя шахматные фигуры слов на доске разговора?

– Не знаю, – сказал он наконец, как мне показалось, виновато. – Не знаю.

– Не знаешь? Тебе надоели луна-парки? Тогда можно попробовать что-нибудь другое.

Постум помотал головой и поднял руку, будто просил меня прекратить, не мешать, дать ему сосредоточиться. «Сейчас скажет что-то страшное, – вдруг отчетливо понял я. – Он для того и пришел, чтобы это сказать, вот что. Нельзя позволить ему открыть рот».

– Послушай, сынок, – поспешно проговорил я. – Нам давно нужно было сесть и вместе подумать о будущем.

– Да, – кивнул он, – я затем и пришел сегодня.

Мы должны…

За этим явно следовало что-то вроде «расстаться», или «привыкнуть жить друг без друга», или еще что-нибудь такое же страшное. Но я вовремя перебил его:

– Подожди! Подожди!

Постум повернул ко мне участливое лицо.

Участливое лицо ласкового врача, отключающего меня от кислорода, от жизни. Он уже принял решение, и оно сквозило в каждом его жесте. Он жалел меня, но не настолько, чтобы посвящать мне свое драгоценное время. Он не желал быть моим воздухом и имел на то полное право. Но и я имел полное право наплевать на его права. Мною двигало элементарное чувство самосохранения. Я не хотел умирать.

– Подожди… – повторил я, лихорадочно ища нужные слова, интонацию, выражение лица. – Ты не думай, я все понимаю. Понимаю, что в нашей семье для тебя главное не я, а Трай. Что никакие мои мольбы не помогут. Что я для тебя ничего не значу…

Я сделал паузу, чтобы дать ему возможность возразить, но мальчишка молчал. Даже такие жуткие, безжалостные слова не вызвали у него хотя бы видимости протеста! Я услышал, как Она всхлипнула где-то позади, на дальнем фоне моего сознания. Неудивительно: наше дело казалось безнадежным, совсем безнадежным. Но я не собирался сдаваться, а потому просто проглотил обиду. Я напоминал себе человека, который пьет отравленную воду, чтобы не утонуть в ней. Я отбросил умоляющий вид – нет ничего унизительней бесплодного самоуничижения.

– Вот что, Постум, – сказал я по-деловому, – давай начистоту. Чтобы сохранить семью, мы должны вернуть Трай. Это наш единственный шанс. Вернее, мой единственный шанс. А потому я предпринял некоторые меры. На днях я должен увидеться с ней. Мы уже договорились о встрече. Я почти уверен, что нам удастся договориться. Подожди еще немного. Совсем чуть-чуть.

– О встрече? – переспросил он, впервые проявляя хоть какой-то интерес к нашей беседе. – Ты встречаешься с Трай? Здесь, в доме? Она возвращается в Хайм? Когда?

– Не совсем в доме. И не совсем в Хайме.

Постум удивленно поднял брови:

– Не совсем в Хайме? Что это значит, Найт?

Я помолчал, тщательно подбирая слова.

– Это значит, что мой снаружист встречается с ее снаружисткой, – медленно проговорил я. – Они обсудят ситуацию и найдут подходящее решение. Не сомневайся, что…

– Что? Что ты сказал? – перебил меня мальчик.

– Они обсудят ситуацию…

– Нет, до этого!

Я пожал плечами с выражением бесконечного терпения.

– Мой снаружист встречается с ее снаружисткой…

– Довольно! – вдруг выкрикнул он. – Хватит! Я тебе не верю.

– Но почему? – оторопел я. – Что в этом такого необычного?

– Ты обманываешь меня, я знаю это точно, – твердо проговорил Постум. – И даже знаю почему. Ты ведь сам сказал: это твой последний шанс. Ради него ты пойдешь на все, даже на обман. Разве не так?

Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя.

– Так. Я и в самом деле готов на все, чтобы… чтобы сохранить тебя, – сказал я наконец. – И не стыжусь этого. Я люблю тебя, сын, а в любви нет ничего стыдного. Наверно, я и в самом деле соврал бы, если бы это могло помочь. Даже не наверно, а точно. Но сейчас я не вру, слышишь? Это чистая правда.

Он молчал, глядя вниз. Он не верил мне ни на йоту.

– Ладно, – вздохнул я. – Не веришь – не надо.

Но я ведь не собираюсь просить у тебя чего-то из ряда вон выходящего. Обещай мне подождать еще неделю. Всего семь дней – разве это много? Если она и тогда не вернется, то поступай, как хочешь. Пожалуйста.

Он продолжал молчать.

– Постум?

Мальчик кивнул, все так же молча, не поднимая глаз. «Хоть так, – подумал я с горьким облегчением. – Еще неделя. Всего неделя». Постум ушел, а я еще долго не мог двинуться с места.

Моя снаружистка сидела рядом, сопя в две дырочки, чертова лузерша. Неплохо было бы сейчас наорать на Нее, как раньше… Но я сдерживался: за последние несколько суток в Ней явно произошли какие-то непонятные перемены, и эти перемены мешали нашему прежнему режиму общения. Она все чаще огрызалась в ответ, отказывалась от привычной роли кругом виноватой жертвы; честно говоря, это слегка пугало меня… или даже не слегка. Наконец я дал волю своему раздражению.

– Ну что? Что ты сопишь? Скажи уже что-нибудь. Или теперь ты будешь молчать и со мной?