Хайм - [27]

6. Она

Найт кивнул – поспешно, но с достоинством. Он вообще вел эту беседу просто замечательно. Честно говоря, в тот момент меня переполняла гордость: все-таки, как ни посмотри, Найт имел ко мне самое непосредственное отношение – сидел в моем теле, говорил моим языком, жестикулировал моими руками. И пусть содержание, которое намного важнее внешней оболочки, имело очень мало общего с моим забитым, запуганным, немым существом – все равно я взирала на свой оживший хаймовский аккаунт едва ли не влюбленными глазами. С какой твердой вежливостью он гнул свою линию! Как деликатно и в то же время неумолимо он заставил Программера увидеть перед собой именно Найта, а не меня – неприятную толстуху, задыхающуюся от страха и невозможности вымолвить хотя бы одно словечко. Ради этого можно было даже стерпеть те гадости, которые Найт говорил обо мне.

«Жирная, расплывшаяся, дурно одетая…» – как же еще я могу быть одета, если практически все мои заработки уходят на Хайм, то есть в конечном счете на самого Найта, на его гримасы, ужимки и интонации? С чего мне одеваться, если крошечная ироническая усмешечка стоит сейчас дороже пары хороших джинсов? А насчет «жирная» и «расплывшаяся»… это, господин мой, еще обиднее, потому что является чистой правдой, не возразишь. Но для кого мне заботиться о своей внешности, Найт? Я ведь почти не выхожу из дому, не принимаю гостей… Зачем мне хорошая фигура и красивые шмотки? До Хайма я без проблем жила в ситцевом халатике на голое тело – плюс платье, плащ и пальто на еженедельную всепогодную вылазку в гастроном. А с появлением Хайма можно было бы обойтись и одним халатом: продукты я стала заказывать по телефону, чтобы не тратить время на покупки.

Нет-нет, эти слова выглядели излишними и жестокими, хотя, возможно, Найт использовал их специально, чтобы разжалобить Программера. Чего я никак не могла понять, так это зачем он еще и обругал меня уродиной? Уродина… Он произнес это слово с такой ненавистью, с таким презрением, что ясно было – ни о каком притворстве речи не идет. Странное чувство: с одной стороны я восхищалась Найтом, его уверенностью, независимостью, благородством, а с другой – мое сердце разрывалось от боли: за что? За что он так ненавидит меня? За это пожилое непрезентабельное тело или за то, что ему приходится делить это тело со мной – перепуганной двухлетней девочкой, насмерть примерзшей к тому злосчастному ковру в гостиной, рядом с рассыпавшимися кубиками?

Видимо, он почувствовал мое состояние, потому что шепнул, не оборачиваясь:

– Не мешай, слышишь! Сейчас все решается!

Все! Дай мне довести это до конца, пожалуйста.

И я затихла, сжалась в комок, как тогда, на ковре. Кому-кому, а уж мне-то не привыкать.

– Да, собственно, и рассказывать-то нечего, – сказал Найт вслух, обращаясь к Программеру. – Все было проще некуда…

Дальше он спокойно изложил историю моего знакомства с хакером – в его изложении это и впрямь звучало чрезвычайно просто.

– Всего-то? – удивился Программер, услышав заломленную хакером цену.

– Для кого-то всего-то, – сухо ответил Найт, – а нам пришлось отдать всё, что у нас было. Всё, без остатка.

Он заставил меня скорбно развести руками – вот, мол, смотрите, это всё, что осталось: брюки, свитер, пальто, нижнее белье и под всем этим уродливое тело. И ни копейки в карманах.

Программер равнодушно пожал плечами: наше финансовое положение интересовало его меньше всего.

– Значит, молодой парень, говоришь… Добыл мой адрес из полицейской базы… ну да, логично…

Сказав это, он погрузился в глубокую задумчивость. Найт выждал почтительную паузу и кашлянул, чтобы напомнить о себе.

– Теперь твоя очередь. Мне нужен адрес. Ее зовут Трай. Вот здесь данные аккаунта.

– Что? – очнулся Программер. – Ах да, адрес.

Кстати, зачем он тебе? Спрашиваю из праздного любопытства, так что можешь не отвечать.

Он отошел к дальнему столу и принялся клацать клавиатурой.

– Рассказать? – едва слышно прошелестел Найт. – Или не надо? Он ведь и так всё сделает…

– Да-да, лучше не отвечай! – крикнул хозяин из другого конца комнаты. – Мне уже неинтересно.

Мы с Найтом молча смотрели, как он ищет на столе ручку, как переписывает с экрана в блокнот то, за чем мы пришли.

– Расскажи ему.

– Что? – удивился Найт.

– Расскажи ему, – повторила я.

– Но зачем?

– Расскажи! – заорала я во всю мочь своей немоты. – И не вздумай снова обозвать меня уродиной. Если ты сделаешь это еще раз, то клянусь, я убью нас обоих. Ты слышал?

Мне вдруг стало трудно дышать, хотя мои язык и гортань всецело принадлежали в тот момент Найту, так что слова не могли бы душить меня при всем желании. Значит, я задыхалась от чего-то другого, скорее всего, от гнева. Недавняя гордость за Найта, за свою принадлежность к нему куда-то испарилась; теперь мною владели совершенно незнакомые, никогда прежде не посещавшие меня силы. Да-да, я больше не собиралась выслушивать его грубости, терпеть его высокомерную колкость. Откуда это взялось? Неужели от самого Найта? Уж не заразил ли он меня своим чувством собственного достоинства?

Тем временем ничего не ведающий о нашей внутренней борьбе Программер приближался, держа перед собой записочку с адресом.