Хайди, или Волшебная долина - [13]

Хайди тоже зря времени не теряла: она внимательно огляделась кругом и все хорошенько рассмотрела.

— Знаешь, бабушка, вот тут ставень все время стучит. Дедушка забил бы один гвоздик, и он бы перестал хлопать, а то ведь так стекло может разбиться. Вот, смотри, опять хлопает!

— Ах, дитятко, смотреть-то я и не могу, зато слышу хорошо, и не только как ставни хлопают.

— У нас тут, как ветер дует, все скрипит и трещит да во все щели задувает. Все еле держится, а ночью, когда дочка с внуком спят, мне иной раз так боязно бывает, вдруг крыша обвалится и прибьет нас всех насмерть. И некому у нас хоть что-нибудь починить, Петер ничегошеньки в этом не смыслит.

— А почему ты не видишь, как ставень хлопает, бабушка? Смотри, вот опять, опять!

И девочка ткнула пальцем в непослушный ставень.

— Ах, дитятко, я вообще ничего не вижу, совсем ничего, а не только этот ставень, — пожаловалась старушка.

— А если я выйду и совсем открою ставни, тогда здесь будет светло и ты сможешь видеть, а, бабушка?

— Нет, деточка, и тогда я ничего не увижу, я уж никогда света белого не увижу!

— Нет, бабушка, если ты выйдешь из дому, на снег… он такой белый-белый, ты непременно его увидишь, пойдем со мной, я так хочу тебе его показать.

Хайди схватила старушку за руку и уже собралась потянуть ее за собою. Ведь это так страшно, что бабушка совсем ничего не видит!

— Оставь меня, добрая душа, мне везде будет темно, что на белом снегу, что на ярком солнышке, свет не достигает больше моих глаз.

— Значит, надо подождать до лета, бабушка, — пролепетала Хайди, все еще испуганно пытаясь найти хоть какой-то выход. — Я думаю, летом, когда солнышко так сильно греет, а вечером желает горам доброй ночи и все кругом такое красное, прямо огнем горит, а желтые цветочки блестят, как золотые… тогда-то уж тебе будет светло?

— Нет, деточка, я больше никогда не смогу увидеть, ни огненных гор, ни золотых цветов. Для меня на земле повсюду только мрак.

И Хайди разрыдалась. Горестно всхлипывая, она продолжала спрашивать старушку:

— А кто может тебе помочь, бабушка? Кто может сделать так, чтобы ты опять увидела белый свет? Никто? Никто-никто не может?

Старушка пыталась утешить девочку, но это ей нескоро удалось. Хайди почти никогда не плакала, но уж если начинала, то печаль ее длилась очень долго. Бабушка и так и сяк пыталась ее успокоить, жалобные всхлипы девочки камнем ложились ей на сердце. Наконец она проговорила:

— Ну иди сюда, иди ко мне, добрая душа, я хочу тебе что-то сказать. Понимаешь, когда человек ничего не видит, то он радуется каждому доброму слову, и мне очень приятно слушать, как ты говоришь. Иди, сядь со мною рядышком, вот так, и расскажи мне, как тебе там, наверху, живется, что ты делаешь и что делает твой дедушка, я раньше хорошо его знала. А теперь я уж несколько лет ничего о нем не слыхала, разве что иногда от Петера, да он ведь много не скажет.

Новая идея овладела Хайди, она моментально вытерла слезы и сказала ласково:

— Погоди, бабушка, вот я все расскажу дедуле, и он сделает так, чтобы ты увидела свет, и еще он все в доме починит, все приведет в порядок.

Старушка не проронила ни слова, а Хайди принялась подробно и очень живо рассказывать о своей жизни с дедом, о пастбище и о нынешнем, зимнем, житье-бытье. Рассказала и о том, что дедушка может что угодно сделать из дерева: лавки, стулья, красивые ясли, куда можно класть сено для Лебедки с Медведкой, и корыто для купания на солнышке, и новые плошки для молока, и новые ложечки. Хайди с жаром описывала все эти красивые вещи, которые получаются из куска дерева, рассказывала, как она часами стоит и смотрит на деда и как ей самой хочется сделать что-нибудь такое.

Старушка слушала ее с большим вниманием и лишь изредка вставляла:

— Ты это слышишь, Бригитта? Слышишь, что она говорит о Горном Дяде?

Внезапно раздавшийся топот у дверей прервал рассказ Хайди. В горницу вошел Петер и от изумления при виде Хайди широко раскрыл глаза и замер на пороге. А потом расплылся в улыбке, когда она крикнула ему:

— Здравствуй, Петер!

— Надо же, неужто он уже вернулся из школы? Давненько время для меня так быстро не бежало! — удивленно воскликнула бабушка. — Здравствуй, внучек! Как дела с чтением?

— Все так же, — отвечал мальчик.

— Ох ты Господи, — вздохнула бабушка. — А я-то думала, что с осени, когда тебе двенадцать стукнуло, все переменится.

— Бабушка, а почему, когда исполняется двенадцать лет, что-то должно перемениться? — с любопытством спросила Хайди.

— Я только хотела сказать, что он теперь уже большой, мог бы получше учиться, особенно чтению, — пояснила бабушка. — У меня на верхней полке лежит молитвенник, и там такие красивые песни, я давно их не слыхала, а память меня подводит, я уж их не помню, вот и надеялась, что внучек мой выучится читать, но у него никак это не получается, трудно ему.

— По-моему, пора свет зажечь, а то скоро совсем стемнеет, — сказала мать Петера, все еще штопая фуфайку. — Для меня тоже день пролетел незаметно.

При этих ее словах Хайди вскочила, протянула старушке руку и сказала:

— Доброй ночи, бабушка, раз уже темнеет, значит, мне пора домой!