Хасинто. Книга 1 - [14]

— Там темно, — бросил де Лара ему в спину. — Лампу возьмите. Ту, что у входа в часовню висит. Я разрешаю.

Хасинто снова послушался. Подойдя к дверям, привстал на цыпочки и снял с крюка светильник. Оглянулся на сеньора, но издали едва различил его силуэт.

Кованое витое ограждение, оплетенное вьюном, словно змеями. Узкий проход, а за ним — густой мрак. В мутно-желтом сиянии лампы крутится мошкара. Серый мотылек бьется о защищающую огонь слюду — тук-тук-шорх. Стрекочут кузнечики, до ноздрей долетает еле уловимый цветочный аромат.

По спине Хасинто пробежала и схлынула студеная зыбь. Потом еще и еще раз. Но дрожал он не от страха — от нетерпения и возбуждения. Скоро, совсем скоро он увидит возлюбленную! Нужно только сделать шаг, следующий — пройти за ограду. Сейчас даже злость сеньора безразлична, неважна и его возможная месть. Только Марита имеет ценность!

Хасинто бросился во тьму. Споткнувшись обо что-то, едва не выронил светильник. Тут же снова поднял его над головой и — обомлел.

Это же кладбище! Родовое кладбище де Лара, сеньоров де Кабрелес! Конечно, а что еще могло находиться за часовней? Дурень, какой он дурень! Как можно было не догадаться, куда его отправил Иньиго Рамирес?!

Хасинто глубоко и медленно задышал, пытаясь преодолеть готовую накатить панику. Подумаешь, кладбище! Главное, он видел в ложе четвертый силуэт, наверняка принадлежащий Марите. Помнится, в церкви Хасинто подумал, что она на сносях. Но кто знает, вдруг она недавно родила, а ребенок умер? Ничего удивительного, если горюющая мать проводит дни и ночи у могилы, заодно это объясняет, почему дон Иньиго избегает о ней говорить: может, ему совестно, что он весел, занят обычными делами, а не страдает по своему дитю вместе с женой. Ведь умри сама Марита, сеньору незачем было бы это скрывать.

Он кое-как успокоил себя этими мыслями. Смотря под ноги, чтобы снова не споткнуться, двинулся между редких могил, обрамленных ползучими кустарниками. Скоро оказался у заднего оконца церкви; оттуда сочился свет, перекрещиваясь и сливаясь с подрагивающим лучом лампы. На другом конце кладбища, словно отвечая ему, подмигивал еще один огонек. Нужно идти к нему: может, это светильник Мариты.

Десяток шагов и — точно! — уже различима хрупкая женская фигура со склоненной головой.

— Марита… — шепнул Хасинто. Она не услышала, он позвал громче: — Марита!

Тут же осекся. Надо же, на радостях он не подумал ни об осторожности, ни о чести возлюбленной. Ведь она здесь не одна, наверное, а в сопровождении рыцаря, приставленного супругом, или прислужницы.

— Донья Табита, вы здесь? Меня прислал к вам дон Иньиго.

В ответ тишина. Неужели любимая так погружена в горе, что не слышит?

Хасинто подошел ближе.

— Донья Мария Та… — начал он решительным голосом, а закончил слабым: — Царица небесная…

Ибо перед ним была она — дева Мария, королева небес. Изящные складки одеяния, склоненная голова под покрывалом и застывшая улыбка на каменном лике. Статуя. На постаменте перед ней стояла угасающая лампада, а по обе стороны тянулись надгробия. Маленькие и большие, украшенные херувимами обелиски и простые каменные кресты.

…где-то среди них моя Марита…

Подумал так — и сам испугался.

Нет! Этого быть не может!

На лбу выступила испарина. Губы дрожали, пальцы дрожали, светильник в руках ходуном ходил.

Нет-нет-нет, только не она! Только не Марита! Боже всемилостивый, не допусти!

Господь допустил.

…на все воля его…

Пятая могила слева. Неистово благоухают живые розы, а по краям надгробия вьются высеченные из камня — мертвые. Свиваются в петли, сплетаются в узлы. В середине плиты сверкает, обжигая глаза: донья Мария Табита Перес де Лара, сеньора де Кабрелес. Чуть ниже эпитафия «Да вознесет Господь в Царствие небесное».

Язык онемел и не двигается, горло перехватило — ни звука. Грудь вздымается и опускается быстро и часто, а воздуха не хватает. Задохнуться бы, лечь подле могилы, умереть у ног Мариты.

Хасинто опустился на колени, оледеневшими пальцами дотронулся до шершавой поверхности камня. Она холоднее рук, она дышит смертью, вытягивает из души надежду и саму жизнь. Стекающие по щекам слезы, напротив, горячие-горячие, обжигают, словно огонь.

Марита… сокровище… ангел…

Ну почему?!

Иньиго, негодяй Иньиго улыбался, болтал, нисколько не печалясь о ней! Может, уже следующую девицу присматривает, чтобы надеть ей на руку обручальный браслет?! Может, уже присмотрел?! Проклятый!

Жгучая скорбь по Марите срослась со столь же жгучей ненавистью к ее мужу — не различить, где одно, а где другое. Хотелось то стонать и умирать, то кричать от ярости и громить все вокруг.

Зачем жить? Ради чего, кого теперь жить? Нет, он никогда не заведет семью! Он сохранит верность Марите. Станет послушником рыцарского ордена: тамплиеров или госпитальеров. Уйдет к ним и будет сражаться с неверными. Но даже это никогда не заглушит горя.

Марита! Мертва!

Ее нет. Никогда не будет.

Теперь жизнь его что скитание по выжженной пустыне.

Хасинто не знал, сколько времени просидел у могилы. Может быть, несколько минут, растянувшихся в часы. А может, и правда часы. Наконец поднялся, покачиваясь. С трудом переставляя ноги, наугад поплелся к выходу. Светильник давно выпал из ослабевшей руки, покатился по земле и угас. Лишь желтое окно часовни до поры указывало путь. Потом пришлось идти вдоль стены, наощупь.