Хасидские рассказы - [14]
— Благо тебе! Благо тебе! Благо тебе!
— Теперь все исчезло, — говорит ученик печально. — Теперь опять раскрылись мои чувства, и я так устал, так… у-устал…
— Ребе! — закричал он вдруг, хватаясь за сердце. — Ребе! Читайте со мною отходную!.. За мною пришли. Там, в Горних Высотах, недостает певца! Ангел с белыми крыльями!.. Ребе! ребе! «Слушай, Израиль! Слушай-й… Из…»
Все местечко, как один человек, желало себе подобной кончины, но для рош-иешивы и этого было мало:
— Еще несколько постов, — охает он, — и он бы умер уже «от поцелуя!»[6]
Воплощения песни
— Кажется, ничего не стоит — взять бы да спеть. Но это не так легко, как кажется.
Талненскую песню необходимо петь с народом, ее можно петь лишь с компанией.
Обещаетесь подхватить? — Нет! друзья мои, с польскими хасидами талненской песни не споешь.
Не имеете вы никакого представления, никакого понятия о пении.
Приходилось мне слышать ваших музыкантов, ваших канторов. Тренькают, а не играют; а при пении только глотки дерут, точно петухи на заборе! Самая душевная песня в ваших устах дикой кажется. Взять, например, ваши «веселые»… Ведь они более дики, чем ваши движения и гримасы. Нет, у нас совсем другие хасиды!..
— Откуда у нас песни берутся? Может быть, по наследству, а пожалуй, что сама местность такова.
В нашей Киевской стране нет дома без скрипки.
Всякий зажиточный паренек имеет свою скрипку, должен уметь играть…
Взгляните на стены, узнаете, сколько мужчин в доме: сколько скрипок висит, сколько и людей.
Все играют: играет дед, играет отец, играет и сын…
Жаль лишь, что у всякого поколения свои песни, всякий по-иному играет!
Старый дед наигрывает молитвенные песнопения. Отец, — хасидская душа, заливается, играет что-либо трогательное, еврейское. А сын играет по нотам отрывки из оперы!
Каково поколение, такова его песня!
Когда нет водки, хасиды говорят про водку!
Петь самому, без подъема, создаваемого присутствием людей, нельзя: так давайте поговорим о пении.
Пение, изволите знать, великое дело. Сила Талны заключалась в субботах, главным образом в субботних вечерах, когда прощаются с уходящей принцессой-субботой, а суть этого прощания — в песнях.
Все дело в том, кто поет, и что он поет…
Из одних и тех же кирпичей можно сложить и храм, и дворец, и тюрьму, и баню…
Одними и теми же буквами пишутся мысли верующего и еретика. Теми же звуками можно подняться до высшей степени воодушевления, слиться с Божеством и пасть до бездны ада, погрузиться в смрадное болото, копошиться там, подобно червю!
Письмо, как прочтешь; песню, как споешь!
Возьмите «веселую». Веселой может быть радость добродетели и веры, талненская песня «прощания с принцессой-субботой» в Субботу песен, но «веселая» может раздаваться из уст гулящей девки, отправившейся на торг!
Песня горит, суть ее сплетена с любовью, дышит любовью.
Но любовь разная бывает, любовь к Господу, любовь к людям, любовь к своим братьям-иудеям; а другой одного лишь себя любит, или совсем, Боже упаси, чужую жену!
Песня жалуется, песня рыдает, но один плачет о змее, заградившем рай пред человеком; другой о потерянном Божестве, об изгнании, о разрушении храма… «Воззри, Господи, на состояние наше»… плачет песня. Но и тот песней плачет, от которого содержанка удрала.
Имеются песни, полные тоски. Но дело в том, о чем тоскует песня. Тоскует ли душа о своем источнике, или старая собака беззубая горюет о молодых годах и былых страстях.
Возьмем для примера песенку:
Эту песенку поют и талненцы, поют и васильковцы.
Когда эту песню затягивают талненцы, она пышет радостью, горит весельем. А запоют васильковцы, и песня омыта слезами, пропитана тоскою. А зависит это от того, что вкладывают в песню!..
Всякая песня, как вы знаете, есть совокупность звуков.
Звуки эти берутся из природы. Выдумать их нельзя, но в природе нет недостатка в звуках. У всего есть свой звук, если не целый мотив.
Колеса святого престола, как гласит предание, велегласно поют; каждый день и каждая ночь имеют свою песнь… Люди и птицы поют хвалу, дикие звери славу ревут… Камень о камень стучит, металл звенит… Вода при течении также не молчит. А лес! При малейшем ветерке, раздается его песня, настоящая, тихая, сладкая дума. Взять чугунку! Разве этот дикий зверь с красно-пламенными глазами не оглушает нас своим пением? Даже рыба, немая тварь, по временам, как читал я в древнем сказании, издает звуки; некоторые рыбы, сказано там, подплывают время от времени к берегу, бьют хвостами о песок, о камни, и наслаждаются рождающимся звуком!..
Разве мало звуков? Нужно ли ухо, которое бы их умело воспринимать, вбирать их точно губка.
Но одни звуки песни не делают.
Куча кирпичей — не дом!
Это лишь тело песни. Она нуждается еще в душе.
А душа песни — чувство человека: его любовь, его гнев, тоска, милосердие, месть, сожаление, горе; все, все, что человек чувствует, он может передать звуками; из звуков создается песня, и она живет.
Ибо я, друзья мои, верю, что все, что меня живит, должно в себе самом носить жизнь, должно жить.
