Хасидские предания - [8]

После исключения всего сомнительного, где невозможно было обнаружить и следа подлинных сюжетов, у нас в руках все равно осталась огромная масса по преимуществу совершенно неоформленного материала. Это были – в лучшем случае – или краткие заметки, относившиеся непонятно к каким событиям, или – к сожалению, чаще всего – совершенно необработанный и сырой материал, которому было почти невозможно придать форму легенды. В этой второй группе заметок, неважно, говорится в них слишком много или слишком мало, трудно обнаружить даже малейший намек на какую бы то ни было ясную линию повествования. По большей части они не представляют собой ни настоящих художественных произведений, ни подлинных народных легенд, но являются чем–то вроде оправы, оправы выдающихся событий, и поэтому по–своему восхитительной.

Я же, поставив себе цель дать точные портреты цадиким и описать их жизнь на основании достоверного письменного и устного материала, должен был прежде всего принимать во внимание одновременно и легенды, и историческую правду и отражать их вместе в едином повествовании. В ходе этой длительной и трудоемкой работы я обнаружил, что целесообразнее всего было начать с поиска необходимой формы (или, точнее, с отказа от всяких форм) для описанных заметок при их скудости или, наоборот, чрезмерном изобилии деталей, при их темных местах и частых отступлениях, начать с как можно более тщательной реконструкции упоминаемых в них событий, где это возможно, на основании разных вариантов одной легенды и связанных с ней материалов, а также со связного, насколько это осуществимо, соединения разных легенд. Затем я снова возвращался к заметкам, чтобы включить в окончательную версию какие–нибудь содержащиеся в них удачные обороты или фразы. С другой стороны, я посчитал непозволительным и нежелательным чрезмерно расширять эти легенды или придавать им нарочитую красочность и разнообразие, как это делали братья Гримм, когда записывали свои сказки со слов простых людей*[10]. Только в тех немногих случаях, когда записки были слишком отрывочны, я позволял себе соединять вместе несколько фрагментов и заполнять бреши, если они возникали, близким по теме материалом.

Существуют два рода легенд, различия между которыми можно провести, опираясь на два типа повествования, лежащих в основе образующейся легенды: это легендарный рассказ и легендарный анекдот. В качестве иллюстрации можно сопоставить «Золотую легенду» с «Цветочками Св. Франциска» или классические буддийские легенды с преданиями монахов секты дзэн. Тем не менее бесформенный материал хасидских легенд может быть отнесен сразу к обеим категориям. Впрочем, большая их часть – это в основе своей все же легендарные анекдоты. Рассказы встречаются редко, да и представляют они собой скорее нечто среднее между притчей и анекдотом. Преобладание анекдота – это общая тенденция, присущая духу еврейской диаспоры, стремящемуся выразить события истории и современности каким–то особым, запоминающимся способом: события не просто замечаются и сообщаются, чтобы выделить нечто в происходящем, но они столь тщательно очищаются от шелухи ничего не значащих фактов и подаются в такой форме, что рассказ как бы сам собой достигает кульминации на самой значимой в нем фразе. Согласно учению хасидов, сама жизнь соответствует такому способу интерпретации. Цадик, вольно или невольно, выражает свои поучения в действиях, имеющих символический характер и часто сконцентрированных в каком–либо изречении, либо дополняющем события, либо помогающем их интерпретировать.

Под «рассказом» я понимаю повествование о чьей–либо судьбе, раскрываемой в единичном происшествии; под «анекдотом» – повествование о единичном происшествии, в котором раскрывается целая судьба. Легендарный анекдот идет даже дальше: в единичном событии раскрывается смысл жизни. Во всей мировой литературе я не знаю другой подобной группы легендарных анекдотов, в которой указанное их свойство присутствовало бы в такой большой степени и было бы столь самобытным и одновременно столь разнообразным, как это можно видеть в хасидских анекдотах.

Анекдот, как и рассказ, – это разновидность сжатого повествования, повествования, сконцентрированного в рамках одной, специально подчеркиваемой формы. От чрезмерного психологизма и украшательства здесь следует воздерживаться. Чем чище, «обнаженнее» такая форма, тем более адекватно она выполняет свою функцию.

Такими соображениями я руководствовался, работая с имевшимся в моем распоряжении материалом.

Между тем цадика нельзя изображать исключительно посредством совершаемых им действий, которые концентрируются затем в его изречениях об этих действиях; цадик немыслим без акта учительства, наставничества устным словом, ибо для него речь – это неотъемлемая часть его деяний. Поэтому в данной книге присутствует еще одна разновидность легенды, которую я определяю как «поучение в ответах на вопросы». Наставника, цадика, просят прокомментировать какой–нибудь стих из Писания или объяснить смысл какого–нибудь ритуала. Он отвечает и, отвечая, дает вопрошавшему гораздо больше, нежели тот способен усвоить. В текстах, с которыми я работал, эта особенность не всегда была представлена в форме беседы: зачастую вопрос прочитывался из ответа. В большинстве таких случаев я реконструировал вопросы и, таким образом, восстанавливал форму диалога. Кроме того, поскольку строгие дефиниции здесь невозможны, я отнес к этому типу легенды ряд фрагментов, где говорящий задает вопросы самому себе. Также есть несколько поучений и проповедей, которые я не рискнул отбросить вследствие их исключительной важности. Но и в этом случае из теоретических работ хасидов в данный сборник не был включен ни один фрагмент; весь представленный материал взят из народной литературы, где он служит своего рода приложением к жизнеописаниям цадиким и имеет исключительно устный, а не литературный характер.