Хасидские предания - [7]

Шрифт
Интервал

Мендель из Рыманова*[6], друг Ясновидца, прибавлял к этому такие слова: «Ибо цадиким – это и есть колесница Бога»[7]. Но легенда – это нечто большее, чем просто отражение. Она свидетельствует о священной сущности для того, чтобы жить с нею. Чудо, когда о нем рассказывают, приобретает новую силу; сила, действовавшая когда–то и пребывающая теперь в живом слове, продолжает действовать – действовать из поколения в поколение.

Одного равви, чей дед был учеником Баал Шема, как–то попросили рассказать историю. «Историю, – ответил он, – нужно рассказывать так, чтобы она сама собой доставляла слушателям помощь». И рассказал следующее: «Мой дед был хромым. Однажды кто–то попросил его рассказать историю о его учителе. И он поведал о том, что святой Баал Шам во время молитвы обычно подпрыгивал и приплясывал. Рассказывая, мой дед поднялся; его так увлекла история, что он и сам начал прыгать и плясать, как бы изображая своего наставника. И в тот самый час он излечился от своей хромоты. Вот так нужно рассказывать истории!»

Бок о бок с устными преданиями существовала и письменная традиция, проявившаяся уже на ранних этапах хасидского движения, однако из записанных устных рассказов о первых поколениях сохранилось лишь несколько незначительных текстов. Будучи юношами, ряд цадиким записывали деяния и высказывания своих наставников, но делали они это скорее для того, чтобы пользоваться этими записями наедине с собой, а не для чтения их на публике. Так, из одного надежного источника нам известно, что равви из Бердичева, который среди всех равви был наиболее близок к простым людям, записывал все, что его учитель, Дов Баэр из Межрича, Великий Маггид*[8], говорил или делал, в том числе его ежедневные высказывания, затем много раз читал и перечитывал свои записи, устремляя свою душу ввысь в усилии постичь смысл каждого слова. Но его записи были утеряны, и вообще из подобных заметок сохранились очень немногие.

Большинство легенд, представляющих собой поздние формы мифа, развивались в литературах мира в эпохи, когда уже существовала письменная литература: или наряду с устной традицией, или даже главенствуя над ней. В первом случае письменная литература оказывала некоторое влияние на форму легенды, во втором – полностью определяла ее. Так, со временем превратились в литературу буддийские легенды и индийские сказки, точно так же, как и легенды о Святом Франциске, и итальянские новеллино, хотя наряду с этим они продолжали передаваться из уст в уста.

Иначе обстояло дело с хасидскими легендами. Евреи диаспоры*[9] из поколения в поколение передавали легенды устно, и вплоть до нашего времени они не облекались ни в какую литературную форму. Хасиды просто не могли выстраивать предания, которые они рассказывали во славу своих цадиким, по образцу какой–либо уже существующей литературной формы или изобретать собственную форму, не могли они и целиком адаптировать свои рассказы к стилю других легенд. Внутренний ритм хасидов часто бывает столь страстным, столь порывистым по сравнению с застывшей формой таких легенд, что она не в состоянии передать все богатство того, что хасиды намереваются сказать. Так что хасидим никогда не придавали своим легендам изысканную литературную форму; за рядом исключений, они не являются ни произведением одного автора, ни определенным жанром народного творчества; хасидские предания всегда оставались неоформленными. Но благодаря священному элементу, который они в себе несут, то есть фактам жизни цадиким и восторженной радости хасидим, эти легенды подобны драгоценному металлу, хотя зачастую и не слишком очищенному, но с примесью шлаков.

На примере легенд о Баал Шеме можно проследить, как именно формируется в хасидизме легендарная традиция. Уже при жизни цадика среди членов его семьи и учеников ходили истории, повествовавшие о его величии. После его смерти они переросли в предания, четверть века спустя ставшие составной частью ряда книг: из семейных историй появились легенды, которые включил в свою книгу «Знамя Эфраима» равви Моше Хаим Эфраим, внук Баал Шема, которого учил сам дед, а легенды, ходившие в среде учеников, были примерно в то же время опубликованы в виде первого собрания изречений Баал Шема под названием «Венец Благого Имени». Однако прошло еще двадцать лет, прежде чем появилась на свет первая легендарная биография Баал Шема, имевшая заголовок «Во славу Баал Шем Това». Каждый сюжет в ней восходит к кому–либо из ближайшего окружения Баал Шема, к его друзьям и ученикам. Но наряду с этими существовали и другие традиции, например устные традиции семей Великого Маггида или равви Мейра Маргалиота или письменная традиция, бытовавшая в школе Кореца. Эти традиции отличались от опубликованных сборников и имели свою сферу распространения. Во второй половине XIX века отмечаются серьезные изменения в сюжетах, передаваемых устно. Они упрощаются, становятся короче, в них привносится много со стороны, и в итоге легенды превращаются в разновидность народной литературы. И только в нашу эпоху, около 1900 года, началась работа по критическому отбору и собиранию преданий о Баал Шеме. Сходные процессы характеризуют развитие всей хасидской легендарной традиции.


Еще от автора Мартин Бубер
Хасидские истории. Поздние учителя

Мартин (Мордехай) Бубер (1878–1965) – один из самых ярких и оригинальных мыслителей ХХ века, философ и мистик, идеолог и общественный деятель, создатель важного направления современной мысли – философии диалога.Всю жизнь Мартин Бубер стремился раскрыть миру уникальный мистический опыт хасидизма. Самый значительный его труд на эту тему – «Хасидские истории», первая часть которого представлена в данном издании. Книга учит, что только в диалоге человека со Всевышним раскрывается Божественная реальность и космос приобретает святость.


Два образа веры

В издание включены наиболее значительные работы известного еврейского философа Мартина Бубера, в творчестве которого соединились исследование основ иудаистской традиции, опыт религиозной жизни и современное философское мышление. Стержневая тема его произведений - то особое состояние личности, при котором возможен "диалог" между человеком и Богом, между человеком и человеком, между человеком и миром. Эмоционально напряженная манера письма и непрестанное усилие схватить это "подлинное" измерение человеческого бытия создают, а его работах высокий настрой искренности.


Образы добра и зла

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Путь человека по хасидскому учению

Некоторые религии отказываются считать наше пребывание на земле настоящей жизнью. Они либо учат, что все, являющееся нам здесь, только видимость, сквозь которую нам следует проникнуть, либо что это только предместье действительного мира, которое надо пробежать почти не глядя. В иудаизме все иначе. Дела человека, которые он здесь совершает в святости, важнее и истиннее, чем жизнь его в Мире грядущем. Окончательную оформленность это учение получило как раз в хасидизме. В этой книге вниманию читателя представлены хасидские истории, творчески переосмысленные Мартином Бубером.


Я и ты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Затмение Бога

Книга эта возникла из лекций, прочитанных мной в ноябре — декабре 1951 г. в нескольких американс-ких университетах — Йельском, Принстонском, Колумбийском, Чикагском и других. В начале я поместил в качестве подобающего вступления "Рассказ о 2-х разговорах", написанный мной в 1932 г., и также включил сюда эссе "Любовь к Богу и идея Бога", написанное в 1943 г. В разделе "Религия и филосо-фия" мною использованы некоторые выдержки из обращения по этому вопросу, которым я открывал посвященное этой теме заседание Шопенгауэровского общества во Франкфурте-на-Майне в 1929 г.


Рекомендуем почитать
Сборник № 3. Теория познания I

Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.


Свободомыслие и атеизм в древности, средние века и в эпоху Возрождения

Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.


Гоббс

В книге рассматриваются жизненный путь и сочинения выдающегося английского материалиста XVII в. Томаса Гоббса.Автор знакомит с философской системой Гоббса и его социально-политическими взглядами, отмечает большой вклад мыслителя в критику религиозно-идеалистического мировоззрения.В приложении впервые на русском языке даются извлечения из произведения Гоббса «Бегемот».


Вырождение. Современные французы

Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.


Несчастное сознание в философии Гегеля

В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.


Онтология поэтического слова Артюра Рембо

В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.