Хардкор - [25]

— Видал, а как же не видеть? Я здесь всё время стою, пока не сожрут меня, несчастного, ни за что слопают с потрохами темной ночью.

— Куда он пошел? — нетерпеливо остановил словесный поток Олег.

— Пошел. — Нищий задумчиво поскреб щетину на подбородке. — Куда же он пошел?

— Я тебя спрашиваю, куда он пошел?

— Кто?

Олег поднял руку, над ладонью зажглись огненные руны. Я схватил его за рукав, потряс, сбивая магию, руны с шипением погасли.

— Мальчик, — сказал я. — Вчера. Куда направился?

«Мастерство дипломатии достигло второго уровня».

— А, мальчик! — улыбнулся нищий. — Так того. — Он покрутился, затем махнул рукой вглубь города. — Туда! Вот, значит, прямо туда и пошел, даже не заглянул к Илве.

Именно туда, на узкую улочку, мимо покосившейся башни вел увиденный мною цифровой след Ёжика. Там он и пропадал, не оставляя мысли, куда исчез мальчишка.

— Кто такая Илва? — спросил я.

— Владелица «Волчьей головы», вон, того, башка зубастая висит над входом. — Он ткнул пальцем в оббитую железными пластинами дверь. — Не ее башка, ясное дело, а волка, ха-ха, — рассмеялся нищий, демонстрируя пожелтевшие зубы. — Все, кто в город приходят, обязательно у нее останавливаются. И вам, значит, туда надобно.

— Зачем? — хмуро спросил Олег.

— Вечер, — поднял вверх указательный палец наш собеседник. — Скоро твари появятся, сожрут, значит, тех, кто не спрятался.

— Твари? Из леса? — удивился Олег. — А как же стражники?

— Так нет никого. Как, значит, дерево-то стену проломило, защищать город сразу некому стало. Вона, Граф всех поразогнал, сам охранять взялся, да только первым прячется, как цуцик.

— Ты лучше скажи, где у вас здесь алхимики? — задал вопрос Олег, почесывая грудь.

— Алхимики?

— Лекари, те, кто с травами возятся. Кто лечат, ну?

— А, травники! — обрадовался нищий. — Так нет их. Вернее, есть, но у Графа все. Он их, значит, под собственное покровительство взял, под крылышко, так сказать, хе-хе. Хотите что купить — к Графу идите, он денежки любит.

— Кто такой Граф? — спросил я.

Нищий обеспокоено поглядел на небо.

— Некогда мне с вами разговаривать. У вас, значит, денежки водятся, Илва примет, а мы люди бедные, нам искать, где спрятаться надо.

Я кинул еще одну монетку, нищий расплылся в улыбке, повернулся и потопал с площади, припадая на правую ногу, словно выпавший из гнезда вороненок.

— Где в городе травники? — крикнул Олег в спину уходящего попрошайки. — Где мой сын?

— Идем в таверну, нам надо переждать ночь. Ёжик тоже спрятался, не волнуйся.

Его след потерялся, я не могу его найти, но говорить об этом Олегу тоже еще рано.

Глаза волка зловеще светились отраженным заходящим солнцем. Окна таверны закрывали толстые деревянные ставни, обшитые, как и дверь, стальными листами. На двери металл был исполосован, длинные царапины тянулись от верха до низа, словно кто-то пытался прогрызть проход либо рвал дверь когтями. Олег провел пальцем по бороздам и удивленно присвистнул.

Мы нырнули в душную атмосферу таверны, под свет горящих свечей и пропитавшие воздух дым, винный аромат и запах жареного мяса. На скрытых сумраком стенах висели охотничьи трофеи: головы вепрей и волков смотрели на посетителей стеклянными глазами, скалилась саблезубой пастью шкура тигра. Над очагом, в котором разлеглась сонная саламандра, хищно раскрывала клюв голова гасторниса. Свечи стояли на столе в центре зала. За столом сидели трое поздних посетителей — здоровенный бородатый детина со свернутым набок носом и напротив него двое других таких же громил. Бородач размахивал косточкой, подзывая хозяйку таверны.

— Илва! — От могучего рева вздрогнуло пламя свечей. — Илва, где ты, тролль тебя задери, иди сюда!

Из тени в углу комнаты вынырнула хозяйка заведения, гибкая, словно кошка, которую кто-то разодел в меховые куртку и юбку. Шерсть с пятнами жира склеилась, потеряла внешний вид, но не могла скрыть женскую красоту. У Илвы были тонкий нос и полные губы. Светлые волосы, собранные в тугую косу, падали на спину. Взгляд, который бросила на меня Илва, был взглядом белой моржихи во время брачных игр. Зрелище, когда самки первыми начинают заигрывать с толстыми неповоротливыми на суше моржами, забыть нельзя. Ласковые покусывания, ускользание из объятий, рев самцов, чьи огромные бивни окрашены кровью соперников. Но взгляд Илвы тут же изменился, когда она посмотрела на бородача. Он стал взглядом волка. Нет — взглядом яростной волчицы, охраняющей потомство, что гораздо страшнее. Я вдруг понял, что ее одежда скроена из шкуры черного волка. Добыть такую весьма непросто.

Илва безропотно подошла к здоровяку, но не вцепилась ему в горло, а села на подставленное колено. Во мне вдруг вскипело чувство оскорбленного самца. Странно, я только что увидел незнакомую женщину, и чувство ревности, глупое, ничем не оправданное, заволокло сознание. Я охотник. Я убил ледяного дракона. Я пришел сюда за женщинами. Нет, зачем я себе вру, я пришел лишь за Гулльвейг. За ее улыбкой и упругими грудями, за смехом, подобным тому, которым заманивают путников снежные тролли, за пахнущими травами волосами. За девой, которая явилась в мой дом незваной и ушла, не спрашивая разрешения. Я понял, кого мне напоминает Илва — ее лицо, словно отраженное в зеркале лицо Гулльвейг, но черты немного другие, более резкие и хищные.