Харам Бурум - [49]

– Тормози. Приехали. Молодец. Теперь лапы вверх.

Лицо Бурого сделалось серым. Он смотрел то на резвого карлика, то на свой «калаш».

– Даже не думай, – предупредил его Вездеход. – Читай, что написано на твоей бумаженции.

– Тысячу патронов за тебя дают. Целое состояние…

– А в чем обвиняют?

– Тут список… Что со Спицей?

– Парализован.

– Выживет?

– А кто ж его знает? Вы, бухарики, народ загадочный. С виду как на ладан дышите, но проспиртованы насквозь. Можете оказаться крепче, чем кажетесь. Ничего гарантировать не могу. Слово надо держать, Бурый. Спица уже вне игры. Сейчас о тебе самое время подумать. Свечи из двигателя вывинчивай или что у тебя там…

– Ага. Я все сделаю, Вездеход. Сейчас, вот…

Вездеход предполагал, что толстяк не сдастся просто так, но все же надеялся на то, что Бурый не покажет себя полным дураком. Ошибся. Толстяк все-таки рванулся к своему автомату. Карлик надавил на курок. Грохнул выстрел. На животе Бурого расплылось красное пятно.

– Я же предупреждал. – Карлик забросил свое оружие на плечо, взял автомат Бурого и под его стоны несколько раз ударил прикладом по двигателю. – Теперь сам думай, как отсюда выбраться.

Уже не обращая внимания на Бурого, Вездеход аккуратно выщелкнул все патроны из рожка автомата Бурого себе в рюкзак. То же самое проделал и с оружием Спицы.

– Это – компенсация за доставленные неудобства. Неустойка.

– Холодно, – простонал толстяк в ответ. – Мамочки-божечки, как холодно. Это она? Идет за мной?

Карлик понимал, что Бурый бредит, но невольно взглянул вглубь туннеля. Никого.

Под бормотание толстяка, ставшее совсем бессвязным, Носов направился в сторону «Комсомольской».

Вскоре он перестал думать о Спице и Буром. Они свое получили. Носов сосредоточился на том, что будет делать на станции. К счастью, там у него был один хороший знакомый. Ганзейский офицер, иметь дело с которым было легко и просто. Патроны тебе – услуга мне. Вот только сможет ли этот парень удержаться от соблазна? Все-таки тысяча патронов, которые дают за него красные – предложение более чем серьезное. Если бы в туннеле было хоть что-то похожее на выход наружу, карлик, не задумываясь, использовал бы этот шанс. Теперь же приходилось рассчитывать лишь на извечную неприязнь Содружества Станций Кольцевой Линии к коммунистам. Что ж, сыграем на этом!

Через полтора часа Вездеход добрался до блокпоста на «Комсомольской». Стоя перед полосатым шлагбаумом, протянул дежурному офицеру документ и добавил:

– Меня капитан Стрелкин ждет.

– Стрелкин или Белкин – мне по барабану, – ответил ганзеец, изучая документ. – Пока все в порядке. Проходи.

Вездеход с облегчением поднялся на платформу. Он недаром поднял воротник и опустил козырек бейсболки на глаза. Пока что его не узнали, или объявления о вознаграждении за поимку пока не расклеили на станции, и все же действовать следовало быстро. Заплатить, не торгуясь, за выход на поверхность и сматываться с «Комсомольской» как можно быстрее.

Карлик направился вглубь станционного зала, отыскал взглядом знакомую дверь. Он был всего в пятидесяти метрах от нее, когда дверь распахнулась. Из кабинета Стрелкина вышел никто иной, как Макс Добровольский. Не заметив карлика, он пошел по станционному залу своей коронной пружинистой походкой.

Своего знакомого Вездеход застал погруженным в раздумья. Капитан смотрел на шахматную доску и поверженного белого короля, лежавшего на боку.

– Здорово!

– А-а, ты. – Стрелкин оторвался от доски. – Давненько не виделись. Чай будешь?

– Если угостишь. Тебе, никак, Макс Добровольский мат поставил?

Стрелкин удивленно посмотрел на карлика.

– А ты и с ним знаком? – Капитан повозился у плиты, протянул Вездеходу жестяную кружку, от которой исходил терпкий аромат грибов. – Ну и что ты о Добровольском думаешь?

– У тебя хотел то же самое спросить. Разве Макс не ганзеец?

– Нет, но скажу тебе по секрету, к начальству нашему вхож. Дверь, можно сказать, ногой открывает. Но не из наших – это точно. Дела у него какие-то с Содружеством Станций Кольцевой Линии. А мне одно точно известно – Макс музыкант бывший. Когда-то его группа на всю Россию гремела.

– И все?

– Да разве из него слово лишнее вытянешь? Молчит, улыбается, но при случае – убьет, не задумываясь. Меч у него японский…

– Катана.

– Ага. А тебе что о нем известно?

– Выполнял пару его поручений, но… Это, как ты понимаешь, не мои секреты.

– Ну а общее впечатление? Я ж с тобой, Вездеход, не первый день знаком. Ты же разведчик прирожденный, людей повидал. Раскусить любого за пару минут можешь. Может, этот Добровольский тебе о чем-то проговорился?

– Проговорился? – Карлик отхлебнул чая и наморщил лоб. – Говорил… Что-то в его словах… Что? Дай-ка вспомнить. О жизни и о смерти. Ага. Жизнь – это очередь за смертью, но некоторые лезут без очереди. Так он сказал. Выглядело, словно цитировал кого-то.

– Мать твою! – Стрелкин вдруг закашлялся. – Гитлер это. Гитлера он цитировал. Вот так дела, Вездеход. Макс наш – из Рейха!

– А еще музычку он играл на губной гармошке.

Носов принялся насвистывать услышанную мелодию.

– Нацистский гимн! – махнул рукой Стрелкин. – Все ясно. Фашист. Как же я сам не догадался! Вот тебе и шахматист!