Характерные черты французской аграрной истории - [31]

IV. Аграрные распорядки: открытые поля неправильной формы

Представим себе лишенные изгородей пашни, сходные в этом отношении с уже описанными. Однако парцеллы представляют собой не длинные и узкие полосы, систематически сгруппированные в картье одного направления, а имеют различную форму, но разница между длиной и шириной невелика. Разбросанные как придется, они располагаются в более или менее причудливом беспорядке. Перед нашими глазами предстанет картина (являвшаяся нашим предкам и являющаяся еще и поныне тем, кто умеет видеть) деревень большей части приронского юга, Лангедока, бассейна Гаронны, Пуату, Берри и — далее к северу — области Ко (см. рис. VII–IX). С XI века ширина тех полей, размеры которых, по счастью, нам известны, составляла в Провансе в разных случаях 48–77 процентов их длины^{56}. Будучи, подобно выше описанному, более европейским, чем французским, этот распорядок получил за пределами Франции, по-видимому, особенное распространение в странах, аграрная структура которых, к сожалению, изучена меньше, чем немецкая или английская, например в Италии. Назовем его, за неимением лучшего термина, распорядком открытых полей неправильной формы.

В принципе эта система вовсе не была системой индивидуализма. Ее старые формы включали обязательный коллективный выпас (на юридическом языке юга он назывался compascuité) со всеми естественно вытекавшими из него последствиями: запрещением огораживаний и, очевидно, определенным единством севооборота^{57}.[52] Но эти сервитута исчезли здесь — мы сможем в этом убедиться — быстрее, чем в областях длинных полей. По-видимому, они никогда не были здесь столь суровыми. Само право обязательного выпаса (наиболее распространенное и стойкое из всех) часто существовало на юге без своего дополнения в виде обязательного общего стада, ибо здесь система общественного принуждения была лишена той прочной основы, которую в других местах представляло собой само устройство земель. Владелец длинной парцеллы, входящей в картье, которое состоит из таких же парцелл, даже и не помышлял о том, чтобы избегнуть коллективного давления, ибо практически такая попытка натолкнулась бы на почти непреодолимые трудности. На широком и вполне обособленном поле соблазн был сильнее. К тому же сам рисунок полей свидетельствует о том, что устройство на этих землях с самого начала не было делом коллектива. Иногда в области длинных полей в каком-либо округе, в целом полностью согласующемся с обычной схемой, встречаются небольшие участки, где рисунок парцелл напоминает рисунок полей неправильной формы, или же это большие, цельные и почти квадратные куски земли, расположенные то с краю обработанной зоны, то в виде прогалин посреди необработанного пространства. Речь здесь идет об участках, распаханных позднее, независимо от какого бы то ни было коллективного плана. Такой индивидуализм в освоении земли, являвшийся исключением для области длинных полей, для полей неправильной формы, был, очевидно, правилом. Но непосредственной причиной контраста между этими двумя типами полей является, по всей видимости, противоположность двух видов земледельческой техники[53].

Два типа пахотных орудий разделяли древнюю Францию^{58}. Сходные в большинстве своих черт (которые у обоих типов постепенно усложнялись по мере того, как единственное острие первобытной эпохи заменялось двойным действием резца и сошника, а к режущим частям присоединялся отвал), эти орудия, тем не менее, коренным образом отличались друг от друга. Первый тип лишен подвижного передка, и животные просто тащат его по полю, второй тип снабжен двумя колесами[54]. Чрезвычайно поучительны их названия. Бесколесное орудие было издавна известно земледельцам, которые говорили на языках, положивших начало нашим языкам. Оно сохранило во Франции и почти везде в Европе свое старое индоевропейское название, которое к нам пришло через латынь: в Провансе оно называлось araire (aratrum), в Берри и Пуату — éreau, на валлонском наречии — érère, на верхнегерманских диалектах — erling, на русском и родственных ему славянских языках — орало[55]. Что касается второго типа, то у него, напротив, нет общего индоевропейского названия; следовательно, его появление относится к более позднему времени и сфера его распространения более ограниченна. Во французском языке для него нет латинского происхождения названия, ибо древнее италийское земледелие, за исключением Цизальпинской Галлии, не знало колесного плуга или относилось к нему с пренебрежением. Во Франции говорили: charrue. Это слово, бесспорно, галльское. Нет сомнения также и относительно его первоначального смысла: оно близко к словам char и charrette, первоначально применялось к особой форме повозки. Что может быть естественнее, чем заимствовать у предмета, обязательно снабженного колесами, название для такого нового комплекса, где колесо было присоединено к сошнику?[56]. Таким же образом Вергилий называл описанное им пахотное орудие не aratrum, a просто currus, повозкой^{59}, ибо, выросши в стране более чем наполовину кельтской, он не представлял себе плуга без передка. В германских языках запада для обозначения этого технического типа употребляли совсем другое слово, перешедшее от них в славянские языки; от него произошло и современное немецкое Pflug (загадочный термин, который, если верить Плинию, первоначально употребляли реты в южной части верховьев Дуная; следовательно, он вел свое начало от древнего языка, давно совершенно исчезнувшего и, возможно, чуждого индоевропейской группе