Ханский ярлык - [7]
— Александр Маркович, расскажи еще про Святослава.
И кормилец в который раз начинал:
— Давно это было, более трехсот лет тому...
Когда же рассказ оканчивался гибелью героя, княжич, повздыхав, говорил:
— Зря он через пороги пошел. Зря.
— А как, думаешь, ему надо было?
— Надо было берегом.
— Так печенеги-то на берегу же.
— А он бы другим, той стороной.
Кормилец в темноте нежно прижимал голову отрока, ерошил ему ласково волосы.
— Ах ты умница у меня. Правильно сообразил. Лучше врага на другом берегу зреть.
Эти детские наивные рассуждения радовали Александра Марковича: думает отрок. В рассказах своих перед сном в темноте кормилец старался поведать воспитаннику о делах его предков героических, славных, избегая страниц горьких и печальных, резонно полагая, что им не пришло время. Подрастет княжич, окрепнет душой и телом — узнает.
Рассказал подробно и о подвигах Александра Невского, не преминув заметить:
— Между прочим, он доводится тебе родным дядей. Он старший брат твоего отца.
— Эх,— вздохнул отрок,— поздно я родился, ни дядю своего, ни отца не видел.
— Ничего, сынок. Зато ты наследовал их кровь и дух. Спи.
4. ПОЖАР
Александр Маркович проснулся среди ночи от шума, донесшегося снаружи. И тут же в дверь начали стучать.
— Кто там?
— Маркович,— раздался крик дворского Назара,— подымай княжича! Уходите к Волге!
— Миша, Миша,— начал трясти княжича кормилец.
Но отрок спал столь крепко, что лишь мыкал недовольно, не желая просыпаться. Тогда пестун быстро натянул сапоги, подхватил кафтаны свой и княжича, схватил его спящего на руки и выбежал из клети.
Горел Тьмакский конец города. Оттуда по улице бежали люди, коровы, овцы, визжали свиньи. Тут же носился в нижней сорочке князь Святослав Ярославич, крича:
— К. Владимирским воротам... гоните скот к Владимирским воротам! Детей к Волжским... Скорей, скорей.
Огонь вздымался вверх, мчался, скача по сухим крышам домов, все более увеличиваясь и разбухая.
Весь город, состоящий из деревянных строений, давно высохших и пересохших, был для огня лакомой добычей. И хотя с двух сторон город обнимали реки — Волга и Тьмака,— никто не пытался тушить огонь, все бежали туда, где еще не горело,— к Владимирским воротам. Стоял невообразимый шум: крик, плач, рев коров, ржание коней.
А огонь между тем перекинулся на деревянные крепостные стены, вспыхнули свечами вежи. По заборолам преследуемые огнем убегали приворотные сторожа. И это пламя, бегущее по деревянным стенам, было, пожалуй, самое опасное для жителей города. Стоило ему добраться до Волжских и Владимирских ворот, как сразу бы все, кто не успел выбежать из города, оказались бы в огненном кольце и наверняка бы погибли, сжарились бы в этом огромном костре.
На спуске к Волге Александр Маркович столкнулся с княгиней, которая держала на руках испуганную Ефросинью.
— Что с ним? — крикнула встревоженно Ксения Юрьевна, увидев на руках пестуна сына.
— Ничего, княгиня. Он спит.
— Слава Богу, а я думала...
На берегу метались люди, кто бросался вплавь, кто, держась за доску или бревно, греб к другому берегу. Тут же с опаленной бородой носился дворский Назар, распоряжаясь лодьями. Заметив княгиню, закричал:
— Сюда, сюда, матушка, вот в эту лодью!
Вместе с княгиней сел в лодью и Александр Маркович с Михаилом на руках.
— Высадите княгиню — и сразу назад! — скомандовал дворский гребцам.— Да живее, живее шевелитесь.
Лодьи носились между берегами, перевозя женщин и детей на левый берег, к избам Заволжского посада>1.
Жуткая картина виделась с левобережья погорельцам, выбравшимся на берег. Никто не хотел уходить к избам, все стояли и смотрели как завороженные на огромный пожар, в котором сгорал город. От рушившихся балок и стропил взлетали вверх искры. На берегу слышался плач и бабий вой словно по покойнику.
Александр Маркович стоял с княжичем на руках, не сводя глаз с пожара.
— Что это? — неожиданно раздался голос отрока>2.
— Проснулся, сынок. Это пожар.
— А что горит?
— Наш город.
— А мы?
— А мы уж на другом берегу.
— Как? И ты не разбудил меня? Как же так?
— Ты не захотел просыпаться, Миша. Я будил тебя.
— А где Сысой?
— Не знаю.
— Опусти меня на землю. Что я, маленький?
Александр Маркович опустил княжича, подал ему сверток.
— Вот тут кафтан, сапоги. Одевайся.
Хотел помочь ему, но тот сердито оттолкнул руку.
— Я сам.
А между тем лодьи высаживали на берег все новых и новых людей. Наконец прибыл и сам дворский. Отыскал княгиню, отирая со лба копоть, сказал:
— Слава Богу, кажись, всех с берега вывезли.
— А где князь? — спросила Ксения Юрьевна.
— Святослав Ярославич должен был через Владимирские ворота выйти. Мы так сговаривались, ему те, а мне эти — Волжские.
— С чего началось-то, Назар?
— Кто знает. Може, от свечи, а може, и от Бога.
— Так грозы вроде не было.
— Кто знает. Спали ведь все без задних ног.
Подошел денежник>3 Орефий, тоже с обгорелой бородой и в прожженном кафтане.
— Назар, меня с первой лодьей отправишь.
— Само собой.
— Не забудь смотри.
— Не забуду, Орефий, не бойся. Княжья казна мне, чай, тоже не чужая. Поди, поплавило все там?
— Огонь не тать>4, деньгу не уведет. А что поплавило, перекуем.
— Э-э, брат, кому он и похуже татя.
Историческая трилогия С. Мосияша посвящена выдающемуся государственному деятелю Древней Руси — князю Александру Невскому. Одержанные им победы приумножали славу Руси в нелегкой борьбе с иноземными захватчиками.
Известный писатель-историк Сергей Павлович Мосияш в своем историческом романе «Святополк Окаянный» по-своему трактует образ главного героя, получившего прозвище «Окаянный» за свои многочисленные преступления. Увлекательно и достаточно убедительно писатель создает образ честного, но оклеветанного завистниками и летописцами князя. Это уже не жестокий преступник, а твердый правитель, защищающий киевский престол от посягательств властолюбивых соперников.
Новый роман Сергея Мосияша «Похищение престола» — яркое эпическое полотно, достоверно воссоздающее историческую обстановку и политическую атмосферу России в конце XVI — начале XVII вв. В центре повествования — личность молодого талантливого полководца князя М. В. Скопина-Шуйского (1586–1610), мечом отстоявшего единство и независимость Русской земли.
Роман известного писателя-историка Сергея Мосияша повествует о сподвижнике Петра I, участнике Крымских, Азовских походов и Северной войны, графе Борисе Петровиче Шереметеве (1652–1719).Один из наиболее прославленных «птенцов гнезда Петрова» Борис Шереметев первым из русских военачальников нанес в 1701 году поражение шведским войскам Карла XII, за что был удостоен звания фельдмаршала и награжден орденом Андрея Первозванного.
Семилетняя война (1756–1763), которую Россия вела с Пруссией во время правления дочери Петра I — Елизаветы Петровны, раскрыла полководческие таланты многих известных русских генералов и фельдмаршалов: Румянцева, Суворова, Чернышева, Григория Орлова и других. Среди старшего поколения военачальников — Апраксина, Бутурлина, Бибикова, Панина — ярче всех выделялся своим талантом фельдмаршал Петр Семенович Салтыков, который одержал блестящие победы над пруссаками при Кунерсдорфе и Пальциге.О Петре Семеновиче Салтыкове, его жизни, деятельности военной и на посту губернатора Москвы рассказывает новый роман С. П. Мосияша «Семи царей слуга».
Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812–1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма.
В сборник грузинского советского писателя Григола Чиковани вошли рассказы, воссоздающие картины далекого прошлого одного из уголков Грузии — Одиши (Мегрелии) в тот период, когда Грузия стонала под пятой турецких захватчиков. Патриотизм, свободолюбие, мужество — вот основные черты, характеризующие героев рассказов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Александр Филонов о книге Джона Джея Робинсона «Темницы, Огонь и Мечи».Я всегда считал, что религии подобны людям: пока мы молоды, мы категоричны в своих суждениях, дерзки и готовы драться за них. И только с возрастом приходит умение понимать других и даже высшая форма дерзости – способность увидеть и признать собственные ошибки. Восточные религии, рассуждал я, веротерпимы и миролюбивы, в иудаизме – религии Ветхого Завета – молитва за мир занимает чуть ли не центральное место. И даже христианство – религия Нового Завета – уже пережило двадцать веков и набралось терпимости, но пока было помоложе – шли бесчисленные войны за веру, насильственное обращение язычников (вспомните хотя бы крещение Руси, когда киевлян загоняли в Днепр, чтобы народ принял крещение водой)… Поэтому, думал я, мусульманская религия, как самая молодая, столь воинственна и нетерпима к инакомыслию.
После "Мастера и Маргариты" Михаила Булгакова выражение "написать роман о Понтии Пилате" вызывает, мягко говоря, двусмысленные ассоциации. Тем не менее, после успешного "Евангелия от Афрания" Кирилла Еськова, экспериментировать на эту тему вроде бы не считается совсем уж дурным тоном.1.0 — создание файла.
Роман «Гвади Бигва» принес его автору Лео Киачели широкую популярность и выдвинул в первые ряды советских прозаиков.Тема романа — преодоление пережитков прошлого, возрождение личности.С юмором и сочувствием к своему непутевому, беспечному герою — пришибленному нищетой и бесправием Гвади Бигве — показывает писатель, как в новых условиях жизни человек обретает достоинство, «выпрямляется», становится полноправным членом общества.Роман написан увлекательно, живо и читается с неослабевающим интересом.