Ханский ярлык - [23]
Андрей вопросительно взглянул на Акинфа, тот догадался, что обеспокоило князя, сказал:
— Дмитрий Александрович сказал, что будет ждать тебя в своей светелке, Андрей Александрович.
«Уж не приготовил ли он мне встречу, какую когда-то Владимир Святой своему брату Ярополку?» — насторожился Андрей. И, помня, что Ярополка тогда при входе варяги подняли на мечи под пазухи, пощупал незаметно боковые бляхи бахтерца, прикрытые синим кафтаном.
«Да нет. Эти не пробьют сразу. А там видно будет. Впрочем, чего заранее труса праздновать! Не посмеет он. Ныне не то время, за мной Орда стоит».
И уж совсем его успокоили слова Акинфа:
— Дмитрий Александрович сказал, что мы-де не лицедеи, чтоб зевак тешить, с глазу на глаз в светелке все и решим.
«Что ж, пожалуй, он прав»,— подумал Андрей, направляясь неспешно к крыльцу. Его встретил старик дворский, которого он помнил еще молодым.
— Олфим, ты ли это?
— Я, батюшка Андрей Александрович, я,— разулыбался старик. Видимо, приятно ему было, что через столько лет признал его князь.
Это совсем успокоило Андрея.
— Ну, веди меня, Олфим, по старой памяти. Вижу, все внове понастроили, заблужусь еще.
— Да, батюшка князь, в татарский-то налет почитай все и выгорело. Один Спас и выстоял. Пойдем провожу.
Андрей поднимался за стариком по скрипучим ступеням крыльца, шел переходами, пахнущими еще смолой. Дверь в светелку распахнул ему дворский, возгласив при этом:
— Князь городецкий Андрей Александрович!
Дмитрий стоял у стола спиной к окнам. Переступив порог, Андрей молвил почти искренне, проникновенно:
— Брат,— и пошел к нему навстречу.
Впрочем, Дмитрий не сделал ни одного шага, так и стоял у стола. Андрей понимал, что старший, а тем более великий князь и не должен спешить навстречу младшему. А наоборот — младший должен идти и... «Что еще-то я должен?» — и за три шага до брата его наконец осенило: «На колени». И он пал на колени и со слезой, прорезавшейся вдруг в его голосе, молвил:
— Прости меня, Митя.
— Встань, Андрюша,— сказал Дмитрий, вполне поверивший в искренность провинившегося,— Встань.
А когда Андрей поднялся с колен, обнял его, прижал за-бородевшее лицо к своему такому же. Шепнул в ухо:
— Бороды-то мы с тобой нажили, а ума?
— Да-да-да,— согласился Андрей.
— Давай забудем все, что было.
— Да-да, Митя.
А в дверях стоял старик дворский и, глядя на встречу братьев, плакал.
— Что стоишь, Олфим? — спросил князь Дмитрий, жестом приглашая брата сесть.— Ступай, распорядись пиром.
— В гриднице? — спросил старик, отирая слезы.
— Ну а где ж еще!
Дворский ушел, прикрыв дверь. Братья сели за стол напротив друг друга.
— Ну как доехал, Андрюша?
— Спасибо, Митя. Хорошо.
— Небось боялся? А?
— Что ты, Митя. Что ж мне родного-то брата бояться.
— Вот именно,— вздохнул Дмитрий.— Отец, поди, с того света смотрит, скорбит. А?
— Конечно, скорбит.
— Да, надо умерять Русь, утишивать. А то ведь татарва совсем оголит землю, обезлюдит.
— Это точно, Митя, ты прав,— согласился Андрей, и глазом не сморгнув. Кто-кто, а уж он-то татар не раз приваживал.
И чтоб увести разговор от темы, для него не очень приятной, спросил: — Как твои дети? Сыны как?
— Слава Богу, здоровы. Александра вот-вот женить буду. Уж и невеста сыскалась.
— Кто такая?
— А тверская княжна. Дочь покойного Ярослава Ярославина.
— Как ее звать-то?
— Ефросинья.
— А-а, вспомнил. Да-да, Ефросинья. Вот память стала.
— Приезжал Святослав, брат ее, мы уж все обговорили. Съездит Александр в Орду, воротится, и поженим.
Разговор опять к татарам прибивался, и Андрей опять увел его:
— С Тверью породниться — это хорошо, все спокойнее будет. Ты, никак, пир затеваешь?
— Как же иначе? Примирение обмыть надо, чтоб крепче стояло. Помимо хмельного музыканты будут, и даже лицедеев нашел. Так что все ладом, брат, как полагается.
— А Данилы не будет? Хорошо бы втроем собраться. А то когда еще случится...
— Данилы не будет. Звал я его. Отговаривается стройкой. Татары стены спалили, снова огораживает Москву свою.
«Что ж это такое,— подумал Андрей,— о чем ни заговорим, все к татарам прибиваемся».
— Ну что ж, пировать так пировать,— хлопнув с деланной радостью по коленке, молвил Андрей, в третий раз уводя разговор от нежелательных напоминаний: татар-то под Москву он приводил.
«Уж где-где, а на пиру-то, наверно, не станем поминать о них»,— надеялся князь городецкий.
Уловки его Дмитрий насквозь видел. Думал: «Чует кошка, чье мясо съела». И это увиливание братца несколько раздражало его, даже злило: «Не хочет каяться, скотина».
В гриднице на пиру братья-князья сели рядом во главе стола, а уж от них расселись их ближние бояре, дружинники. Так что слева от Андрея сидел князь Дмитрий, а справа его любимый боярин Семен Толниевич, за ним Акинф и все прочие спутники. А от князя Дмитрия слева сели его бояре — Антоний и Феофан, а далее дружинники его старейшие, уважаемые. На другом конце стола, как раз напротив князей, примостился дворский, и не столь пития и веселия ради, сколь милой сердцу картины — зреть обоих Александровичей, примирившихся, возлюбившихся. Во весь пир старик почти не пил, а умиленно смотрел на князей, которых помнил еще отроками, и отирал ладонью набегавшие слезы радости: наконец-то помирились, слава Богу.
Историческая трилогия С. Мосияша посвящена выдающемуся государственному деятелю Древней Руси — князю Александру Невскому. Одержанные им победы приумножали славу Руси в нелегкой борьбе с иноземными захватчиками.
Известный писатель-историк Сергей Павлович Мосияш в своем историческом романе «Святополк Окаянный» по-своему трактует образ главного героя, получившего прозвище «Окаянный» за свои многочисленные преступления. Увлекательно и достаточно убедительно писатель создает образ честного, но оклеветанного завистниками и летописцами князя. Это уже не жестокий преступник, а твердый правитель, защищающий киевский престол от посягательств властолюбивых соперников.
Новый роман Сергея Мосияша «Похищение престола» — яркое эпическое полотно, достоверно воссоздающее историческую обстановку и политическую атмосферу России в конце XVI — начале XVII вв. В центре повествования — личность молодого талантливого полководца князя М. В. Скопина-Шуйского (1586–1610), мечом отстоявшего единство и независимость Русской земли.
Роман известного писателя-историка Сергея Мосияша повествует о сподвижнике Петра I, участнике Крымских, Азовских походов и Северной войны, графе Борисе Петровиче Шереметеве (1652–1719).Один из наиболее прославленных «птенцов гнезда Петрова» Борис Шереметев первым из русских военачальников нанес в 1701 году поражение шведским войскам Карла XII, за что был удостоен звания фельдмаршала и награжден орденом Андрея Первозванного.
Семилетняя война (1756–1763), которую Россия вела с Пруссией во время правления дочери Петра I — Елизаветы Петровны, раскрыла полководческие таланты многих известных русских генералов и фельдмаршалов: Румянцева, Суворова, Чернышева, Григория Орлова и других. Среди старшего поколения военачальников — Апраксина, Бутурлина, Бибикова, Панина — ярче всех выделялся своим талантом фельдмаршал Петр Семенович Салтыков, который одержал блестящие победы над пруссаками при Кунерсдорфе и Пальциге.О Петре Семеновиче Салтыкове, его жизни, деятельности военной и на посту губернатора Москвы рассказывает новый роман С. П. Мосияша «Семи царей слуга».
Историческая повесть о великом русском изобретателе Ползунове.
Роман «Легенда Татр» (1910–1911) — центральное произведение в творчестве К. Тетмайера. Роман написан на фольклорном материале и посвящен борьбе крестьян Подгалья против гнета феодального польского государства в 50-х годах XVII века.
Немецкий писатель Теодор Крёгер (настоящее имя Бернхард Альтшвагер) был признанным писателем и членом Имперской писательской печатной палаты в Берлине, в 1941 году переехал по состоянию здоровья сначала в Австрию, а в 1946 году в Швейцарию.Он описал свой жизненный опыт в нескольких произведениях. Самого большого успеха Крёгер достиг своим романом «Забытая деревня. Четыре года в Сибири» (первое издание в 1934 году, последнее в 1981 году), где в форме романа, переработав свою биографию, описал от первого лица, как он после начала Первой мировой войны пытался сбежать из России в Германию, был арестован по подозрению в шпионаже и выслан в местечко Никитино по ту сторону железнодорожной станции Ивдель в Сибири.
«Страницы прожитого и пережитого» — так назвал свою книгу Назир Сафаров. И это действительно страницы человеческой жизни, трудной, порой невыносимо грудной, но яркой, полной страстного желания открыть народу путь к свету и счастью.Писатель рассказывает о себе, о своих сверстниках, о людях, которых встретил на пути борьбы. Участник восстания 1916 года в Джизаке, свидетель событий, ознаменовавших рождение нового мира на Востоке, Назир Сафаров правдиво передает атмосферу тех суровых и героических лет, через судьбу мальчика и судьбу его близких показывает формирование нового человека — человека советской эпохи.«Страницы прожитого и пережитого» удостоены республиканской премии имени Хамзы как лучшее произведение узбекской прозы 1968 года.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«У чёрного моря» - полудокумент-полувыдумка. В этой книге одесские евреи – вся община и отдельная семья, их судьба и война, расцвет и увядание, страх, смех, горечь и надежда… Книга родилась из желания воздать должное тем, кто выручал евреев в смертельную для них пору оккупации. За годы работы тема расширилась, повествование растеклось от необходимости вглядеться в лик Одессы и лица одесситов. Книжка стала пухлой. А главной целью её остаётся первоначальное: помянуть благодарно всех, спасавших или помогших спасению, чьи имена всплыли, когда ворошил я свидетельства тех дней.