Ханская дочь. Любовь в неволе - [113]

Ильгур же добился среди заложников безграничного авторитета, к нему относились чуть ли не с большим уважением, чем к мулле, и слепо следовали за ним.

— Я бегу с людьми, противными моей душе, прочь от того, кого люблю, — шептала она едва слышно.

Сирин вслушивалась в беседу предателей, разжигавших себя мечтами о грядущих победах, и гнев ее на Сергея угасал, а презрение к царю и ко всем русским таяло с каждой минутой. Только теперь она начала понимать, почему Петр согласен был пожертвовать частью своей земли, чтобы спасти всю страну, и отчего столь безропотно подчинялись ему бедные мужики.

Правда была на стороне Тарлова, а она оказалась неспособной понять его и поддержать в столь нелегком и неприятном деле. Вместо этого она оскорбила его, глубоко задев чувства. Теперь-то Сирин было ясно, что он просто потерял терпение. Сейчас она желала только одного — прийти к нему и сказать, сколь сильно сожалеет о случившемся. А меж тем она все удалялась в шеренге тех, кто направлялся к вражескому лагерю, сговорившись оставить царскую службу и предать царя. Каждый из них мог надеяться стать значительным человеком, если свергнут Петра Алексеевича и на трон взойдет его сын, который станет царем Алексеем II.

Сирин припомнила слабого и вялого царевича и содрогнулась. Сын царя не сможет стать могущественным правителем, в котором нуждалась большая империя, он навсегда останется только безвольной игрушкой своих советников. Сделать Алексея царем — цель протопопа Игнатьева, который и станет тогда истинным правителем России.

Сирин понятия не имела, что означает титул этого человека, но Игнатьев определенно был важным лицом в иерархии Русской церкви. Его никак нельзя было сравнить с сельскими священниками, жившими ничуть не лучше крестьян, о чьих душах они заботились. Под рукой этого человека, думала Сирин, ее соплеменникам будут грозить не только разорительные подати.

Несмотря на угрозы Кирилина, ее так и подмывало попытать удачу и раствориться в темноте, однако, поразмыслив, она отказалась от этой идеи. Златогривый был резвее других лошадей, однако шерсть его ярко блестела в лунном свете — вряд ли им удалось бы уйти от пули. А что случится с ней, если она избежит выстрела, Сирин не хотела даже думать. Выхода не было — оставалось только ехать дальше и молить Аллаха, чтобы этот кошмар закончился. Сергей и Кицак наверняка заметили ее отсутствие, на минуту у Сирин мелькнула надежда, что они пустятся в погоню за отрядом Кирилина и освободят ее из ловушки, в которую она угодила по собственной глупости. Вряд ли они решат, что она могла добровольно примкнуть к изменникам — ее нелюбовь к Кирилину и его друзьям Сергею была известна.

— Кицак был прав — я всего лишь глупая женщина! — прошептала она. Теперь ей более, чем когда-либо, следовало заботиться о сокрытии своей тайны. Узнай эти люди о ее женском естестве, они безжалостно надругались бы над ней, впрочем, точно так же следовало остерегаться и шведов: то, что рассказывали о них русские, не обещало ничего хорошего.

Любекер и его люди обращались с ней вполне уважительно, пусть и вынужденные, по понятным причинам, держать ее под замком. А ведь они считали князя Бутурлина предателем, но что было бы, раскрой они в ней женщину, Сирин страшно было даже представить. Пока она пыталась справиться с этими мыслями, Кирилин все более рьяно подгонял отряд. Ему, как никому, было известно, насколько опасно задуманное предприятие. Если кто-нибудь что-то заподозрит, в погоню отправят казаков. Кирилину пришлось приложить некоторые усилия, чтобы Ильгур уговорил юного прапорщика бежать с ними, — он надеялся поразить шведов видом татарского князя в его роскошном платье. Бахадур и впрямь представлял собой впечатляющее зрелище, не то что прочие сибиряки в потрепанных русских мундирах.

— Надеюсь, оно того стоит! — бросил он Шишкину.

Поручик, отупевший и усталый от скачки, чувствовал себя так, словно сросся с седлом. Он ошарашенно взглянул на Кирилина:

— О чем ты, Олег Федорович?

Кирилин махнул рукой, указывая куда-то за спину:

— Об этом татарском князе. Я надеюсь, он стоит того, чтобы Ильгур так с ним возился.

Шишкин обернулся и бросил на Бахадура испытующий взгляд. Даже в неверном свете луны было хорошо видно, насколько изящно и легко татарин держится в седле, и он почувствовал зависть к этому избалованному мальчишке. Конь и сабля этого дикаря были дороже всего, чем он владел, будучи боярским сыном, хоть и не самого знатного рода.

— Не тревожься, Олег Федорович, эта маленькая азиатская дворняжка нам еще послужит. А Ильгур, эта степная крыса, пусть пока воображает, что шведы сделают его казанским ханом или по меньшей мере астраханским. — Он язвительно расхохотался. Кому-кому, а ему-то было известно, что все обещания, которые Кирилин давал сибирякам, были лишь пустыми словами. Азиаты были всего лишь дикарями: им следовало потакать, пока это сулило выгоду, а потом безжалостно ставить на место.

Кирилин тоже рассмеялся, но вскоре замолчал, вновь погрузившись в свои мечты. Только что шведский король разгромил царское войско под предводительством Шереметева, Репнина и Меншикова, и в России осталась только одна реальная военная сила — армия Павла Николаевича Горовцева, его союзника по заговору. Этого войска было достаточно, чтобы в союзе со шведами захватить всю страну. Подавляя восстание в Сибири, Горовцев заслужил немалую славу: покоренные народы по обе стороны Урала пять раз подумают, стоит ли поднимать оружие против своих господ, а неспокойные казаки пограничных областей воздержатся от глупостей.