Хам и хамелеоны. Том 2 - [56]

Чеченцы хохотали. Пленники боялись поднять глаза.

— Я тебе дам автомат. Если выпустишь в него очередь, будешь жить, — сказал ефрейтору боевик с орлиным носом, по-видимому, тоже из уркачей. — И тоже давай на колени, собака! А ну живее…

Ефрейтор не расслышал требования или не понял. И его тоже сбили с ног.

— На колени, шакал! — орал низкорослый.

Обреченно глядя в снег, ефрейтор, тоже оказавшийся на коленях, распрямил грудь. Низкорослый передернул затвор АКМа и, ухмыляясь, протянул его пленнику.

— Бери, стреляй! Всего одна очередь, и будешь жить…

Ефрейтор не двигался. Выхватив из-за пояса пистолет, низкорослый приставил черное дуло к виску ефрейтора.

Тот медлил. Странновато, как обреченное животное косясь на силуэт карателя, боясь пошевелить головой, ефрейтор всё же взял протянутый АКМ.

Подполковник не отрывал глаза от снега. Руки его дрожали. В следующий миг стоявшие напротив увидели, как между ног жертвы, вдоль штанин, стало разрастаться темное раздваивающееся пятно. По лицу подполковника потекли слезы. Но он не издавал ни звука, обреченно смотрел в снег и ждал расправы.

— Надо ж, обоссался! — проговорил низкорослый, не отнимая пистолета от головы ефрейтора. — Стреляй! Или я тебя пристрелю! Считаю до трех. Раз, два…

Ефрейтор вдруг вскрикнул, отшвырнул автомат в снег. В тот же миг раздался выстрел. Тело несчастного завалилось на бок. Кровь и жижа мозгов забрызгали снег.

— А ты вставай, собака! Твой час еще настанет, — скомандовал низкорослый подполковнику.

Тот не двигался. Он продолжал стоять на коленях, не смея поднять глаза на людей. Плечи его тряслись. По лицу бежали слезы. Но он по-прежнему не издавал ни единого звука.

— Вставай, баран, кому сказано? — поторопил молодой чеченец и, вразвалку приблизившись, стал прикладом дубасить летчика. — Завтра твоя очередь будет. Мы вон того посадим перед тобой. — Чеченец наугад показал стволом в строй. — Тащи вниз эту падаль! Что ты встал как пень! — приказал чеченец Федоскину, стволом указывая на труп ефрейтора.

На помощь сержанту поспешило двое солдат, из тех, кого привели вместе с подполковником. Подхватив тело за ноги и за руки, стараясь не слишком раскачивать, они бережно понесли погибшего за гаражи в указанном направлении.

Степан тем временем собирал по снегу разбросанные вокруг алеющих пятен ошметки плоти, голой рукой выбирал кусочки мозга, стряхивал их с пальцев в замызганный целлофановый пакет. После этой процедуры, бережно припорошив пятна крови и брызги чистым снежком, Степан поплелся за уносившими труп солдатами, бормоча себе под нос нечто невнятное…

Пленники на миг приостановились и смотрели вслед уркачам. Дорогу им преградил тот самый Апти Якубов, который иногда раздавал пленным печеные картофелины. Апти размахивал шапкой и, вне себя от гнева, поносил уркачей на своем языке, много раз повторял незнакомое слово «гяур» и угрожал лопатой овчарке, свирепо рвавшейся с поводка в его сторону. В ответ неслась ругань. Чеченцы в открытую ссорились…

И в лесу, и в землянке вечером стояла гробовая тишина. Федоскин раскис, нервы у сержанта сдавали на глазах. Забившись в свой угол, он подолгу не подавал признаков жизни, а затем начал издавать едва слышимые звуки, шепотом матерился, и иногда казалось, что скулит собака. Сержант не мог прийти в себя после увиденного, да и после встряски, которую всем пришлось пережить сразу после расправы над ефрейтором.

Казнью повара пьяные уркачи не удовлетворились. В тот же день, под вечер, они набросились с лопатами на других пленников. Лишившись самообладания, Федоскин впал в непонятный транс. Описать свое состояние он не мог и позднее. Очутившись перед уркачами на коленях, он не мог выдавить из себя ни звука и бился в немых судорогах. Как он объяснял потом, уже в землянке, ноги у него просто подкосились, но не от страха, парализовавшего всё тело и вызвавшего потемнение в глазах, — он даже не помнил, что потом произошло, всё было как в тумане.

Боевики давились от хохота, крыли друг друга отборным русским матом. Лопаты они прихватили с собой, чтобы опять заставить пленных рыть снег и долбить грунт до самой ночи…

На следующее утро Федоскина в землянке не оказалось. С улицы доносился непонятный шум, какие-то вопли. Капитан выбрался наружу из промерзшей за ночь темени и, борясь с ломотой в глазах, высунулся из траншеи.

Уже совсем рассвело. Федоскин стоял полураздетым на морозе, рвал на себе одежду, что-то выкрикивал по-чеченски и целился в сгрудившихся перед ним боевиков черенком лопаты. Трое конвоиров, топтавшихся под навесом с овчаркой, которая яростно лаяла на буяна, с утра пораньше давились от смеха. Еще один чеченец, с автоматом наперевес, семенил по тропе в сторону шумного зрелища, судя по всему, не понимая, что происходит. По колено увязая в снегу, на выручку Федоскину бежал Степан. За ним торопливо ковыляли два солдата из третьей землянки. Нарушая предписания, втроем они приблизились к сержанту и наперебой стали уговаривать его угомониться. Степан умолял Федоскина отдать ему лопату.

Но вместо этого Федоскин отвел лопату в сторону и со всего маху нанес удар Степану. Схватившись за плечо, едва не потеряв равновесие, старик продолжал топтаться перед ним и даже не пытался защититься от новых взмахов лопаты, мелькавшей прямо у него перед лицом. Он продолжал уговаривать сержанта: