Хам и хамелеоны. Том 2 - [54]

— Дядя Степа, вон, говорит, что фундаменталисты, некоторые… лучше даже к нашим относятся, чем эти отморозки… — продолжал развивать тему Федоскин. — Или я вру, дядя Степа?

— Врешь.

— Ну вот, опять. Ты послушай его, капитан… Дядя Степа, он говорит, что, по их вере, человек не должен боль причинять другому. Только когда ему совсем невмоготу, только тогда можно. Так, дядя Степан?

— Может, и так… — Бесцветные глаза старика заблестели.

— Даже барана, и того режут так, чтоб не мучился. Это по исламу, правильно? — настаивал сержант. — Чего молчишь, а, дядя Степа?

— Ты меня за идиота не принимай. Не дорос еще…

— Да перестаньте вы, — попросил Рябцев. — Тебе сколько лет, сержант, и сколько ему?

— Эх, Степан… Эх, дядя Степа… — оставаясь при своем мнении, вздыхал Федоскин.

Утром на рассвете двое уже знакомых капитану чеченцев, оба в скроенных из простыней белых балахонах, растолкали его и приказали идти вместе с ними. По свежевыпавшему снегу конвоиры повели его в обход холма и сосновых пролесков. Тропа вскоре завернула в северную зону лагеря. От долгого передвижения с помощью рогатины капитан вспотел и всё время спотыкался. Подгоняя его, грозясь отобрать костыль, если не будет пошевеливаться, конвоиры повернули на дорожку, уводившуюся вправо, с ночи уже утоптанную множеством ног и углублявшуюся в тенистый ельник. Тропа вывела в низину, которую обступали скалы.

В северную зону лагеря Рябцев попал впервые. За поляной, по периметру которой размещались тщательно замаскированные блиндажи, капитана заставили лезть в траншею, огибавшую скалистый утес, и уже по ней его гнали до самого входа в блиндаж. Дверь уводила прямо в гранитную твердь. Вход был снабжен дощатыми ступеньками. В лицо ударило запахами кухни. В теплом просторном блиндаже, стены которого были облицованы кирпичом, а пол устлан досками, горел электрический свет.

Конвоиры обменялись непонятными Рябцеву репликами с рослым сутулым боевиком в камуфляже и удалились. Обитатель протопленного блиндажа чего-то ждал. Потом он, не разворачиваясь, жестом подозвал капитана к столу с настольной лампой.

Громыхая костылем, капитан приблизился. Скользнув по нему взглядом, рослый чеченец средних лет с черной короткой бородой и темными равнодушными глазами продолжал неторопливо затягиваться сигаретой и явно со знанием дела рассматривал лежащий на столе раскуроченный механизм, похожий на внутренности радиоприемника.

— В каких частях служил? — не глядя на Рябцева, спросил чеченец.

— Меня уже спрашивали, — помедлив, ответил капитан.

— И что ты ответил?

Рябцев молчал. Чеченец развернулся, упер в пленника холодный оценивающий взгляд, потом взял со стола что-то мелкое металлическое и подошел к нему вплотную. На шнурке свисал армейский прямоугольный личный жетон с буквами «ВС» и шестизначным номером.

— Твой?

Капитан качнул головой, а глаза его уперлись в связку других таких же жетонов, висящих на деревянной опоре сбоку от стола. Среди жетонов были не только прямоугольные, но и овальные.

— Родом ты откуда? — тем же надменным тоном спросил чеченец. — Папа-мама есть у тебя? Чем занимаются?

— Родители тут при чем? — Рябцев пытался не выдать своего волнения.

Чеченец вновь смерил пленника взглядом, раздавил в банке окурок и, отвернувшись, принялся что-то молча перебирать на столе.

— Родня твоя живет в Петербурге, — ответил он за капитана, не глядя на него. — Папаша в гостинице работает. Менеджером по кадрам. Зарплату иностранцы платят. Хочешь, скажу какую? А проживает на Мойке… Если ошибаюсь в чем-то, поправь… — Чеченец вперил в капитана испытующий взгляд. — А до этого? Кем папаша твой до этого был — вот это уже интересно.

Перебирая в уме возможные варианты реакции на сказанное и уже умозрительно систематизируя в уме всё то, что будет сказано дальше, Рябцев выжидающе молчал, старался не дать выхода переполнявшему его удивлению.

— Папаша тоже, оказывается, служил родине-матушке… Но где именно? В каких войсках?.. Я задал тебе вопрос, вояка!

— Отец — бывший кадровый военный… Если вы это имеете в виду… Откуда такие подробности? — не удержался Рябцев.

Чеченец апатично закивал и с презрением ответил:

— От верблюда, болван… Вопросы здесь задаю я. И на них обычно отвечают. А не будешь отвечать — позову эту парочку, которая тебя сюда привела, дам им по лопате и попрошу показать тебя уже обрубленным. Понял? Одно тебе скажу… Отсюда если кто-то живым выбирается, то не просто так. Продавать тебя я не собираюсь. Людьми не торгую. Да и кто тебя купит? Кому ты нужен на фиг? Генштаб ваш не выделяет денег на выкуп пленных. Мамаши, вон, одни разъезжают. Зарплаты свои предлагают. А что ты думал? Есть такие, что не брезгуют и зарплатами мамаш. Здесь всё возможно… — Чеченец помолчал, а потом добавил: — С тобой другое. Мне помощь твоя нужна. Фамилия моя Кадиев. Слышал такую?

Рябцев никогда этой фамилии не слышал, в чем и признался.

— Если согласишься на мои условия, гарантирую тебе жизнь. Папаше твоему вреда не причиним. А тебя обменяю… Но если только начнешь героя из себя корчить, закончишь смертью храбрых. Прикажу распилить, как бревно. Доходчиво объясняю? Просто так держать тебя здесь никто не будет.